приходили консультироваться и интересоваться моим мнением. А я, ничем, кроме как общих знаний помочь им не мог. И вот теперь сюрприз. Работающий образец голосового радио у нас, оказывается, был готов.
— Можно говорить? — спросил я недоверчиво. Слишком уж сомнительно все выглядело. Несколько здоровых шкафов с массивными ручками регулировки не внушали доверия. На вид выглядело так, словно студент-недоучка решил сделать что-нибудь на скорую руку. Никакой эстетики, одни голые ребра теплого металла, провода наружу и надсадное гудение трансформатора.
— Да, Василий Иванович, можно, — разрешил мне старший инженер.
Я критически осмотрел трубу микрофона — его явно позаимствовали от телефонного аппарата.
— А динамик где? Откуда звук будет идти?
— Громкоговоритель висит над воротами, — пояснил инженер и уже с нетерпением, едва ли не пританцовывая, добавил, — ну, говорите же уже…
Я прочистил горло, оттянул тугой ворот сорочки, покосился на человека сидевшего за самым громоздким ящиком и, набрав воздух в легкие, громко произнес:
— Раз, раз, проверка…, проверка, — затем задумался на секунду и громко добавил, — А ну-ка Валентин, бросай свой молоток и бегом в управление. В бухгалтерии тебе премия начислена. Чек у них забери. И немедленно, а то на тебя уже целую неделю ругаются.
И отложив микрофон в сторону, быстро прошел к окну, из которого было хорошо видна наша прицеховая территория НИОКРа. Забавно было видеть, как люди в недоумении крутили головами, искали откуда шел звук. Некоторые правильно назначили виновницей странную черную тарелку под самым коньком крыши. А Пузеев, работавший под открытым небом, прямолинейно следуя полученной инструкции, отшвырнул в сторону кувалду, прикрикнул на своего нерадивого ученика и, придерживая кепку, припустил в сторону проходной.
— Ну, как? — с горящими глазами спросил меня старший. — Правда, здорово?
— Замечательно, Игорь Андреевич, это просто замечательно, — радостно поддержал я его порыв, потрясся его за узкие плечи. — Это просто восхитительно. Вы сделали настоящий прорыв в науке! Ваши имена теперь навсегда останутся в анналах. Но скажите мне, было сложно, да? Хотя я и сам это понимаю, такой объем работы…
— Да уж, весьма не просто, — обалдело ответил инженер. — Но, нельзя отметить большой вклад Михаила Дмитриевича, нам он очень помогал. Ему бы самому заняться этим делом, у него такой талант. Мы очень долго бились над диодом, никак у нас не получалось, а он пришел, нам все объяснил, указал на ошибки… Жаль, конечно, что он уже весьма состоятельный господин, из него бы отличный инженер вышел.
Я улыбнулся. Знали б они откуда у Мишки этот талант. Это не предвидение и не глубокое понимание природы электрики — это простая память. Знал Мишка как должны были выглядеть те или иные вещи, знал, как должны были они работать, вот и все. Всю главную работу у нас сделали все-таки наши инженеры — им вся честь и хвала. Это они кропотливо, день и ночь перебирали различные варианты, подбирали необходимый материал и ставили бесчисленные эксперименты. Кстати, очень удачно Мишке вспомнился гетинакс — прессованный карболит со слоями бумаги. Весьма пригодился новый материал нашим электрикам. Ну, а где изобрелся гетинакс, там и текстолит подоспел — по сути тоже самое, только вместо бумаги используют ткань.
— Послушайте, — сказал я, наблюдая как рабочие продолжают разглядывать тарелку репродуктора, — а у нас граммофона поблизости нет?
— Есть, как же не быть.
— Тогда, тащите его сюда немедленно. Сейчас мы дискотеку-пятиминутку устроим. Порадуем народ.
Граммофон притащили довольно быстро. Споро завели тугую пружину, положили толстую и тяжелую пластинку и аккуратно поставили иглу. А я, засунув микрофон в трубу музыкального аппарата, скомандовал:
— А ну-ка включай свою шарманку заново.
И человек, сидящий за самым большим ящиком, щелкнул переключателем. И черная тарелка под коньком крыши ожила заново, оглашая окрестности душевным женским напевом. Приказав не останавливать трансляцию, я, прихватив с собою старшего из инженеров-электриков, спустился вниз, встал под тарелкой репродуктора и внимательно вслушался в песню. Слушал долго, не шевелился, соображал. Потом, махнув рукой, потребовал остановить передачу, и когда она прекратилась, у старшего спросил:
— Послушай, Игорь Андреевич, а я что-то не понял. Неужели трансляция идет по проводам? Не по эфиру?
— Никаких проводов, Василий Иванович. Все по-честному. Приемное устройство стоит у нас в лаборатории и уже от него идут провода на громкоговоритель.
— И как далеко вы можете передавать сигнал? Не проверяли?
— Пока на несколько верст, не далее. Но если понадобится, то мы сможем сделать более сильный передатчик. Правда, с лампами беда, очень уж у них ресурс маленький. Часто и нескольких часов не могут проработать. Мы ищем пути решения проблемы, но пока не слишком удачно. Вся надежда на Михаила Дмитриевича, может у него найдутся кое-какие идеи.
Я удовлетворенно кивнул и замолчал, вслушиваясь в песню. Даже прикрыл глаза, сосредоточившись. Потом, услышав все что надо, открыл глаза и кивнул на громкоговоритель:
— Ты слышишь что-нибудь?
Тот недоуменно сдвинул брови, подумал несколько секунд и неуверенно помотал головой.
— Вроде ничего такого. Все хорошо же было?
— Да, хорошо, но явно недостаточно, — ответил я. — Звук слишком уж грязный, хрен поймешь, о чем вообще была песня. Черт его знает, что в этом виновато… Может микрофон от плохого телефона или же репродуктор несовершенный, я не знаю. Может дело в чем-то другом и вот это тебе, Игорь Андреевич, надо исправлять. Надо сделать так, чтобы пластинки через радио играли с минимальными искажениями, а лучше вообще без них. И еще, мне не нравится, что для нашей музыки мне пришлось ловить звук микрофоном. Должно быть по-другому.
— Как? — навострил уши поникший было инженер. Я его понимал, никому не нравится выслушивать суровые замечания.
— Теперь вам придется сделать электрический граммофон. Понимаешь? Без пружины, без трубы, такой чтобы в розетку сунул и пластинка сама пошла крутиться, а звук шел бы через динамик. Но плюс к этому, вам надо будет придумать штекер — некое соединительное приспособление, через который звук от граммофона по проводам шел бы напрямую к радиопередатчику. Это избавит от значительной массы искажений, и наш приемник сможет передать звук более или менее четко. Что еще…? Ах да, послушай…, я тут подумал, а может тебе вообще за новый принцип воспроизведения звука взяться? — пришла ко мне вдруг шальная мысль.
— Ну-ка, ну-ка? Что за принцип? — встрепенулся Игорь Андреевич.
Я сдвинул брови, вспоминая старый фильм. Как же он назывался… «Секретный фарватер» что ли? Не суть. Главное, что я вспомнил оттуда момент, когда доктор на немецкой подводной лодке носил в своем медицинском саквояже портативный магнитофон и тайком записывал важные разговоры. Но и это не самое главное. Самое интересное в этом моменте
