в мысли, что все было подстроено.
– Не о чем печалиться. Эта вагуда не для людей, – утешающе сказал он Мороке. – Даже великий чародей не способен с ней сладить. А тебя она очень скоро сгубила бы.
– Да почему же?! – всплеснул руками Морока. – Знаешь, как здорово было? Дунул раз – из леса вышли волки! Дунул два – медведи! Я сперва чуть не помер от страха… а потом понял, что звери дикие меня слушаются! На радостях разрешил им задрать одну корову из стада. Они ведь мои друзья, мои детушки лесные, мое…
– Войско, – подсказал нойда.
– Ворошила – пастух кнута, мужик алчный, себе на уме, – быстро продолжал Морока. – Мне, правда, зла не делал, даже учил, уж как мог… А вот тетка Бояна – ух, злая баба! За корову избила коромыслом, ни сидеть, ни лежать… Ну, я разрешил друзьям еще корову сожрать… А потом я рыбачил, она давай меня крыть по-всякому. И подумалось вдруг: если я прямо тут на дуде поиграю, что будет? Едва подул – она обратилась медведицей и как набросится на Душану! Она ее всегда терпеть не могла. Я едва успел Бояну обратно перекинуть, иначе она полдеревни убила бы. У нее тут врагов много…
– А девку за что? – устало спросил нойда.
Морока покосился на спящую Нежку и тяжело вздохнул.
– Честно, почти просто так… С досады… Липнет она ко мне, сплошной стыд! Оттого и Бояна злится. Они с Ворошилой все женихов перебирали, чтобы повыгоднее замуж отдать, а девке так припекло, что к брату привязалась… Да и несправедливо: липнет-то она – а колотят меня!
– Не поэтому она к тебе липнет, – заметил нойда. – Девки чуют нездешнюю силу… Привыкай, теперь всегда так будет.
Подпасок вдруг осклабился:
– Я той ночью во дворе сидел. Собирался Бояну выманить, оборотить и к тебе подослать. А тут Нежка. Решила, я к ней пришел, обрадовалась дура… Я обозлился и говорю: ты с поцелуями не спеши, я тебе сыграю сперва…
– И ко мне отправил?
– Ага. Подумал, надо от тебя избавляться, ведун. Слишком ты зоркий. Того гляди, про дудочку догадаешься…
Нойда кивнул. Теперь все сложилось. Оставалось унести ноги.
– Я ухожу, – сказал он. – Награды от Ворошилы мне не надо. Передай ему, что больше бед со зверями не будет.
– Прямо сейчас уходишь? – удивился подпасок. – И про меня никому не расскажешь?
Нежка пошевелилась во сне, застонала.
– Девку только домой проводи, – добавил саами. – И самому тебе лучше бы уйти из этих краев. Лесные боги злопамятны.
– Слушай, ведун, – спросил вдруг Морока, будто его только что посетила эта мысль. – А чего ты себе лесной рог не оставил? А? Управился бы?
– Может быть. Не захотел.
– Побоялся? – хмыкнул парень.
Нойда пожал плечами.
«Конечно, побоялся… Зачем наживать врагов на пустом месте, особенно если это хозяева леса? А вот ты, парень, зря не боишься. Все не случайно – и избушка, и наша встреча, и боевой рог… Человек бредет во тьме – а боги видят все. Откуда, куда, почему и зачем… И кто подсунул этот рог, и чего хотел… И на что еще способна лесная вагуда… Мы не знаем. Зато я знаю другое. Ты, Морока, и сам – такая же дудочка, как ты не понимаешь? А я не хочу быть чужой дудкой. Поэтому не люблю волшебных даров и якобы случайных находок…»
– Не жалей об утраченном, – посоветовал он. – Ты, Морока, парень непростой. Сдается мне, будут в твоей жизни еще подобные встречи. Находки, подарки…
Отрок стоял, хмуро глядя на изорянский камень. Потом склонился над открывшей глаза девушкой.
Нойда увидел, что они тихо разговаривают, вскинул на плечо котомку с бубном и пошел прочь от болота.
* * *
Он шагал через лес, не выбирая дороги, и вспоминал. Однажды, давным-давно, вообразив себя всемогущим, он пожелал убить Черную Акку – предводительницу косаток Змеева моря. Не сумев даже понять, с кем имеет дело, он выпустил на волю злую нечисть, загубил свою невесту – и навеки стал безродным, безымянным изгнанником…
«Я очень хорошо понимаю тебя, Морока. Когда воображаешь, что обрел небывалую силу, это опьяняет… Я и сам был таким же в твои годы – дерзким, высокомерным, самонадеянным… Был такой же жалкой дудочкой в руках богов…»
Нойда шагал до самого вечера. Когда солнце окрасило небо в яркие и грозные цвета, перед ним поднялся поросший соснами холм. И что-то ослепительно вспыхнуло среди медовых стволов.
Саами едва не оступился на ровном месте. Потом ухмыльнулся и направился прямиком на холм.
На вершине, в круге замшелых камней, его уже ждали.
Крылатый шаман в белой личине неподвижно сидел в середине каменного хоровода, а костром ему служил его собственный сияющий бубен, обращенный солнечной стороной в небо.
Нойда, не входя в круг, опустился на колени и почтительно поклонился. Затем выпрямился и спросил:
– Поведай же, о атче Каврай: я прошел испытание?
– Иного я от тебя и не ожидал, – ответил бог шаманов. – Ибо давно тебя знаю. А вот брат мой Велес хотел измерить твою душу…
По спине саами пробежал холодок. Каврая он тоже знал давно и почти привык к нему – насколько можно привыкнуть к божеству. Но Велес! Величайший из словенских богов. Повелитель леса, песен и колдовства, благой отец жизни. И он же – темный, страшный Хозяин Зимы.
– Владыка Велес доволен? – чуть севшим голосом спросил нойда.
– Полагаю, да.
Каврай встал, вышел за круг камней, остановился перед коленопреклоненным нойдой и протянул ему поясную калиту – небольшую кожаную сумочку с покрышкой.
– Возьми.
Нойда с поклоном принял калиту. На покрышке грозно скалилась крылатая собака. С подобными сумочками на поясе шаманы-целители ходили в преисподние выручать души заболевших родичей, похищенных голодными духами.
Саами поднял верхнюю крышку и увидел под ней еще одну, застегнутую на круглую золоченую пуговицу. На второй крышке был изображен ребенок – символ души. Нойда коснулся пуговицы – и отдернул руку. Металл, вспыхнув, ужалил его и тут же погас.
– Будь осторожен, – произнес бог шаманов, наблюдая за ним. – Ты сможешь открыть ее только один раз. Сделай это вовремя.
– Там душа, о Каврай? – спросил нойда.
Кошель был легким, но отчетливо грел ладонь.
– Что же еще может быть в кошеле для похищенных душ?
– Поведай мне, чья?
– Не поведаю. Это знание только смутит тебя… по крайней мере, сейчас. Мы желаем, чтобы ты носил эту калиту на поясе, берег и хранил, словно там – твоя собственная душа.
Нойда горько усмехнулся.
– Моя душа никому и даром…
– Или душа того, кто тебе на свете всего дороже, – перебил Каврай. – И помни: пока кошель закрыт, его содержимое не видимо никому. Ни людям, ни Богам, ни тварям бездны. Но если откроешь…
– Отец шаманов, – склонил голову нойда, – теперь я понял изреченное на Коневице. «То, что может сделать лишь человек…» Что же вы хотите, чтобы я сделал с этой душой, – ты и владыка
