class="p1">— Что, прям отец Сергий благословил? — ей важно задать этот уточняющий вопрос, чтобы поверить окончательно. Но все равно пока в ее тоне слышатся явные холод и сомнение.
— Да, отец Сергий. Он даже помог мне выбрать кольцо, — молодой человек улыбнулся, ловя себя на мысли, что давно не делал этого.
Кое-кто за столиком начал посмеиваться, а парочка, сидящая ближе всего к двери, оживленно перешептываться.
— Я пришел сказать тебе, что люблю тебя, — наконец сказал Филипп. — Что без тебя я ощущаю себя половиной от целого. Я люблю тебя.
Когда он говорил ей это последний раз? Тут Панфилов с ужасом понял, что никогда ранее не произносил этих слов. Никогда ранее. Неудивительно, что девушка сбежала от него. Филипп делает шаг вперед, ещё один и ещё. Подходит к Марии и берет ту за руку — осторожно и очень аккуратно.
— Пожалуйста, прости меня, дорогая.
Он подносит ее пальцы у своим губам и целует. Очень осторожно, ведь девушка в любой момент может одернуть руку.
Или нет? Филипп старается поймать взгляд Марии.
Можно было бы подумать, что сейчас у Сербской вновь снесет крышу, и она забудет о себе, опять несясь на всех порах в пучину любовного забвения. Но нет — на этот раз Мария решила подойти ко всему куда более здраво, потому вместо того, чтобы сразу броситься Филиппу на шею, стойко выдержала его взгляд. Сама недоверчиво анализировала его слова, хоть поцелованная рука и начала мелко дрожать.
— Я тоже люблю тебя, — как-то слишком высоко произнесла девушка спустя целую минуту молчания. Голос дрогнул.
В итоге, конечно, Мария не выдерживает и порывисто обнимает Панфилова, вставая на носочки, зарываясь носом в его волосы. Вдыхает его родной запах, который теперь оттенила морозность воздуха — на улице вновь начинался мокрый снег.
— Ты должен знать, что я скажу «да», — шепчет она ему на ухо, а затем отстраняется и смотрит в глаза. — Но ты уверен? Не передумаешь? Не считаешь, что слишком торопишься?
Мария знала, что в православных традициях сохранился обычай не «узнавать» друг друга всю жизнь. Необязательно быть знакомыми слишком долго для брака. Однако, выращенная на традициях запада, Сербская немного боялась. Боялась реальности. Статистики разводов и прочего. Хотя и буйный романтик в ней вспоминал соседку бабу Валю и ее мужа деда Семена, который часто говорил про свою жену: «я нашел лучшее в своей жизни сорок три года назад, сделал предложение на второй день и ни разу не пожалел». Сама Мария знала, насколько сильно умеет любить. Знала и не сомневалась. А Филипп? Не клюнет ли его вновь петух в жопу, как говорится?
Они стоят и смотрят друг на друга. И этот взгляд очень тяжелый. Будто бы Мария в душу заглядывает к нему, а не просто скользит взглядом по лицу. Но Филипп не отводит взгляда. Ему очень важно, чтобы Мария осталась с ним. Приняла предложение. Она — его спасение, пусть даже ранее он думал иначе. Смерть Елисея нанесла ему огромный удар. Разорвала душу в клочья. Панфилов верит, что лишь любовь Марии способна его излечить.
— Не передумаю, — его руки скользят по ее плечам в нежном жесте. — Какой же поп без попадьи?
И смеётся. Смеётся так легко и весело, что у молодого человека даже глаза увлажняются от слез.
— Да соглашайся! — крикнул какой-то парень из зала.
— Вы красивая пара! — девушка за соседним с ним столиком подняла за парочку бокал с коктейлем.
— Попадьи? — рассмеялась Мария. — Никогда меня так не называй, ясно?
Боже, она теперь будет матушкой. Вот уж угораздило.
— Да! — громко ответила Сербская, чтобы все услышали, успокоились и отстали, а затем, ласково улыбаясь, сказала Филиппу уже тише: — Я говорю: «да».
И не дожидаясь, пока он поцелует ее, впивается в его губы своими сама. Самые любимые и чудесные губы.
***
Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох — они успокаивают меня.
— Псалтирь 22:4
