выходила у доктора Радаи из головы. Мысль эта толкала его посмотреть гетто на улице Мункачи. Людей там должно быть мало. В Маргитвароше вообще почти не осталось евреев, так, немного старух, стариков да детей.
Радаи не знал, как приступить к этому делу. Он прекрасно понимал, что, если обратиться с этой просьбой к бургомистру, он ему ответит так: «У тебя что, нет дела поважнее, чем таскаться по гетто?!»
И вот в один прекрасный день Сантоди-Чукаш сам завел с доктором разговор. Сначала он угостил Радаи сигарой, а потом, как бы мимоходом, спросил:
— Ну, что слышно от сына? Понравился он мне… Помню, когда ему было года три-четыре… встретились мы с ним в коридоре… Я сильно раскашлялся, а он подбежал ко мне, обнял и сказал: «Дядя, ты болен…» И потащил меня за руку, говоря: «Пойдем, папочка тебя оследует…» Он так и сказал — «оследует». Потом ко мне подошла твоя супруга и сказала, чтобы я не запускал болезнь… Ты выписал мне какое-то лекарство, ты тогда был еще практикантом…
Радаи не знал, что и отвечать. Стал вспоминать, когда пришло последнее письмо. В этот момент в кабинет бургомистра вошла секретарша Ленке и сказала, что наместник хочет поговорить с ним по телефону. Радаи посмотрел вслед удаляющемуся бургомистру и пошел следом за Ленке, затянутой в синее шелковое платье. Все офицеры местного гарнизона в тот или иной период были любовниками Ленке. Однако была у нее и постоянная привязанность — сам бургомистр. Худой и глуповатый муж Ленке работал тут же в магистрате, в налоговом управлении. Он сидел, обложившись толстыми книгами, и ждал новых благодеяний со стороны бургомистра.
«Шаньо обожал Золику… — вспомнил Радаи слова Магды. — А если бы сейчас речь шла не о нем, а о Роби? А если бы в свое время он женился бы не на дочери известного профессора, а на еврейке-однокурснице Саре Вольфнер?..»
Несколько дней эти мысли не давали Радаи покоя. Не выдержав, доктор пришел к бургомистру и сказал:
— Прошу тебя, дай мне пропуск в гетто, я хочу провести медико-санитарное обследование… Разумеется, я не стану придираться к мелочам. Но возможности вспышки эпидемии тифа или другой эпидемии существуют…
— Какое еще гетто?! — удивился бургомистр.
— Что на улице Мункачи…
— Его уже не существует.
— Как изволишь тебя понимать?
— Наместник приказал отдать эти дома семьям, дома которых разбомбила авиация, и под воинские казармы. Но будет совсем неплохо, если ты проведешь обследование.
— А куда же дели евреев?
Бургомистр недоуменно пожал плечами:
— Это уже дело военных начальников и нилашистов… А тебя-то почему это интересует?..
Бургомистр с подозрением посмотрел на Радаи. Тот выдержал этот взгляд и с иронией проговорил:
— Я тоже несу ответственность кое за что, раз уж я остался в городе… Думаю, тебе об этом известно.
Выйдя из магистрата, доктор направился на улицу Мункачи.
Несколько невзрачных на вид домов, стоявших посреди улицы, были обнесены забором. Это и было маргитварошское гетто. Ворота уже кто-то разобрал на топливо. Зато на досках забора все еще красовалась шестиконечная звезда и висел приказ, из которого явствовало, что лица, укрывающие евреев, подлежат смертной казни.
Доктор вошел на территорию гетто. Обошел все здания, осмотрел пустые комнаты с заплесневелыми стенами и выбитыми стеклами. Вышел во двор. С тыльной стороны гетто забор выходил на темную пустынную улицу.
«Интересно, куда дели всех обитателей гетто? Что с ними стало?.. Риск, конечно, был… Но ведь я мог что-то сделать…»
Мог бы, но не сделал — опоздал.
Когда Радаи вышел на улицу, с ним кто-то поздоровался. Это был Шандор Якоб, которого доктор лечил когда-то. Радаи угостил Шандора сигаретой.
— Что стало с этими? — спросил доктор у Якоба, ткнув пальцем в сторону гетто.
— Их увели отсюда неделю назад. Я живу тут по соседству. Ночью проснулся от шума, когда их уводили. Узники гетто кричали, плакали, спрашивали, куда их ведут.
Один из нилашистов отвесил две оплеухи самому любопытному и сказал: «В Иерусалим!»
— Там теперь они и находятся. В этом самом Иерусалиме.
— Где?!
Якоб как-то странно улыбнулся.
— В Дунае, вот где! Это нилашисты так его назвали. Выстроили всех вдоль набережной, а потом дали очередь из автоматов. Вот и плывут они теперь до самой Палестины.
Радаи, не сказав ни слова, пошел прочь от старика.
Доктор и представить себе не мог, что такое возможно!
Что же происходит в этом городе?..
После встречи с доктором Радаи Магда пошла к Франци Бордашу. Настроение у девушки было плохое.
— Он отказался…
— Я же говорил тебе, что он не возьмется за это дело, а ты свое твердила… В его-то положении… Я, например, нисколько не удивлен. Разве можно было ждать чего-то другого?
— Да ты со своим здравым смыслом говорил, что из-за какого-то мальчишки вообще не стоит затевать все это…
— Я и сейчас говорю, это твое личное дело и не следует вмешивать в него группу. Из-за мальчугана я не буду рисковать всей группой.
В конце концов Магда нашла выход; вспомнила, что у жены ее брата, Эллы, есть родственник, который живет по соседству с гетто. Однажды вечером Элла Лакотош на велосипеде поехала к своему родственнику и из его двора перебросила через забор письмо в гетто на имя тетушки Кертес. В письме говорилось, где именно и когда должен быть мальчик.
Утром письмо подобрал один из узников гетто и отдал тетушке Кертес. Сначала Золика никак не хотел уходить от тетушки Кертес, и она чуть ли не силой заставила его перелезть через забор.
Золика со слезами на глазах добрался до дома Лакотоша. И нужно же было случиться, что за день до появления мальчика к Элле приехала сестра мужа, которая эвакуировалась из района, занятого русскими. Она рассказывала страшные истории о русских солдатах. Родственница привезла копченой колбасы и несколько килограммов сала.
Увидев оборванного грязного мальчика, она сразу же невзлюбила его.
— А это что за еврейский выродок?! — спросила она с возмущением.
— Это сын моего старого друга, они здесь живут по соседству, — пролепетал Лакотош, подмигивая жене. — Никакой он не еврей, в нем больше немецкой крови, чем венгерской.
Жена Лакотоша вывела мальчика во двор и сказала:
— Видишь, какая тварь к нам приехала… Тебе у нас оставаться нельзя. Она завтра же может заявить в полицию…
Мальчику не оставалось ничего другого, как вернуться в гетто к матери. Та при виде его чуть не лишилась чувств.
В середине декабря Магда сообщила Хамошу, что ему назначена явка.
На встречу с Хамошем пришел широкоплечий человек невысокого роста. Обменявшись паролем
