давили семьи, заставляя выйти замуж за мужчин, в любви к которым они не были уверены, и обеим понадобилось много времени, чтобы найти в себе мужество порвать с мужчинами, которые плохо к ним относились. Кэт уже много раз пыталась порвать с Блейком, но он всегда находил способ убедить Кэт, что это она сама во всём виновата, что она не способна быть счастливой. Что в ней было что-то неправильное. Сегодня Кэт осознала, возможно, впервые в жизни, что это с Блейком было что-то не так, а не с ней. Кэт понимала, что, если её дружба с Айседорой перерастёт в нечто большее, Блейк будет думать, что она порвала с ним ради Айседоры, но это было не так. Кэт сидела и обдумывала всё, что прочла в дневнике Катрины, удивляясь, как это возможно, что у них с Катриной так много общего. Они обе выросли с ожиданием, что выйдут замуж за своих возлюбленных детства, но обнаружили, что переросли эти отношения, и их головы вскружил кто-то не из Сонной Лощины. Внезапно Кэт занервничала ещё больше; ей не терпелось дочитать дневник, чтобы узнать, как на самом деле обстояли дела с Икабодом. Конечно, Кэт знала историю, которую рассказывали в канун Дня Всех Святых, но ей впервые захотелось увидеть всё с точки зрения Катрины. И ей ещё больше, чем раньше, захотелось увидеть Айседору, потому что не только дневник открыл ей глаза на себя саму.
* * *
Следующим утром Кэт спустилась на кухню, чтобы приготовить себе кофе. Она не заметила, что в кладовой была Мэдди, и когда та вышла, Кэт вздрогнула, расплескав кофе на стол и на пол.
– Ты сегодня какая-то нервная. Думала, я призрак? – сказала Мэдди со своей обычной озорной улыбкой, помогая Кэт убрать пролитый кофе.
– Прости, Мэдди. О, кстати, ты хорошо провела вечер со своим кавалером? – Кэт вспомнила, как её мать сказала, что Мэдди ушла на свидание с мужчиной в Самые долгие сумерки, и задумалась, что он за человек. Мэдди была неотъемлемой частью их семьи, сколько Кэт себя помнила. Это была пожилая женщина с серебристыми волосами и яркими сверкающими глазами, которые, казалось, всегда улыбались, если только Мэдди не сердилась. Кэт нравилась мысль о том, что у Мэдди появился кто-то особенный. Она овдовела в самом начале брака, и Кэт думала, что Мэдди проведёт остаток жизни в одиночестве. Ей была ненавистна мысль о том, что Мэдди каждый вечер будет возвращаться в пустой дом до конца своих дней.
– На самом деле так и есть. Это был великолепный вечер. – Мэдди просияла и резко раскрыла пакет с мукой. – Но должна сказать, за ужином мы говорили в основном о тебе, – добавила она, высыпая муку на большую деревянную стойку, где они с матерью Кэт готовили выпечку. Снова наступило то время года, когда Мэдди с матерью Кэт уделяли всё своё время подготовке к Балу урожая. Скоро все возможные поверхности на кухне будут уставлены выпечкой, и всё равно женщины будут беспокоиться, что испекли недостаточно. Кэт удивлялась, зачем кому-то тратить вечер на разговоры о ней, особенно на свидании.
– Вы говорили обо мне? Почему?
– Все удивлялись, что ты пропустила церемонию Самых долгих сумерек; в конце концов, ты правящая Катрина, – сказала Мэдди, подмигнув. Они с матерью Катрины обе любили подмигивать. Это была их фишка.
– Если кого-то можно назвать правящей Катриной, так это маму, – сказала Кэт, посмеиваясь над Мэдди. Она была странной женщиной, иногда загадочной и всегда забавной. Кэт её любила.
– Ну, я просто счастлива, что ты вернулась домой целой и невредимой. Твоя мать, конечно, рассказала мне, что произошло. Снова допоздна читала книги. Клянусь, с каждым днём ты всё больше походишь на первую Катрину. Ты знаешь, она любила читать. Она хотела стать писательницей. – Мэдди достала яйца и молоко из большого старомодного холодильника. – Я всё говорю твоей матери заменить эти реликвии, но она настаивает на том, чтобы оставить старый холодильник и плиту. Будь её воля, у нас до сих пор стояла бы дровяная печь и ящик со льдом, – сказала она, разбивая яйцо в жёлтую миску.
Кэт подумала, что Мэдди права. Её мама старалась сохранять историю Ван Тасселов любыми возможными способами. Кэт было интересно, что подумает мама, когда она скажет, что порвала с Блейком. Кэт пока не была готова говорить с ней об этом. Она не хотела слышать о том, как родители надеялись, что они с Блейком поженятся и будут вместе управлять поместьем. Её тошнило от таких разговоров.
– Я не знала, что Катрина хотела стать писательницей, – сказала Кэт, наливая себе чашку кофе.
– Большинство людей почти ничего о ней не знают, но я полагаю, что теперь всё изменится, раз уж ты читаешь её дневник. Я давным-давно говорила твоей матери отдать его тебе. Рада, что Трина наконец это сделала, – сказала Мэдди, смешивая с мукой яйца и молоко.
– Я тоже, Мэдди. И она действительно хороша в этом. Она пишет очень красочно. Я вижу всё, о чём она говорит, – как будто в голове крутится маленький фильм, пока я читаю её дневник. – Кэт облокотилась на стойку, попивая кофе. Ей нравилось болтать с Мэдди. Они часто так делали, пока Мэдди пекла пироги.
– Я уже представляю, как ты однажды объявишь, что уезжаешь в Нью-Йорк становиться писательницей, – сказала та, посыпая деревянный стол мукой.
Кэт никому не говорила, что именно это она и планировала.
– С чего ты это взяла, Мэдди? – спросила она, прищурившись.
– Давай просто скажем, что Мэдди кое-что знает, – ответила та. Её хриплый смех был похож на шелест ветвей на ветру.
– Что, если я действительно решу уехать и стать писательницей? Как думаешь, что будет чувствовать моя мама? – спросила Кэт, искоса взглянув на Мэдди.
– Конечно, это разобьёт ей сердце, – ответила та, – но ты должна делать то, что лучше для тебя, Кэт. Хотя Катрина сама выбрала свой путь, у неё остались сожаления о мечтах, которые она не смогла исполнить.
Кэт прищурилась, глядя на Мэдди.
– Ты говоришь так, будто она до сих пор жива, – сказала Кэт, наблюдая, как Мэдди раскатывает тесто для пирогов.
– Сейчас она живёт во всех сердцах и умах Сонной Лощины, – ответила Мэдди с необычно серьёзным выражением лица.
– Ты же не хочешь сказать,
