— А её нос?!
— На месте, — поводил своим носом-картошкой руководитель службы безопасности.
Михаил Васильевич Гончаров быстро открыл папку с компроматом на собственную дочь, но читать так и не решился.
— Она ворует? — тихо спросил он, закрывая папку, и уже твёрже повторил: — Дашка ворует?..
— В основном, по мелочи, — кивнул Пикорин.
— Зачем? — возмутился Гончаров. — У нее же две платиновые карты…
— Адреналин.
— Давно?
— Лет с одиннадцати, — Пикорин посчитал в уме: — Уже больше шести лет!
— А что еще? — выдохнул Гончаров.
— Запои, наркотики, мелкое хулиганство…
— Наркотики, хотя бы легкие?.. — застонал Гончаров.
— Кокаин, — бесстрастно произнёс Пикорин.
— Что же делать? — Гончаров сжал голову руками.
— Ничего. Она успокоилась, — негромко сказал Пикорин. — Особенно последние полгода.
— Но она активно учит меня жить, — Михаил Васильевич вскочил, словно стул на котором он сидел, дал ему пинка. — Я нахожусь под колпаком у собственной дочки!
— Видимо, вы забыли внушить ей систему ценностей, — буркнул Пикорин, внимательно разглядывая паркет.
— Что ты имеешь в виду? — устало спросил Гончаров. — Она вся обвешана этими ценностями!
— У Дарьи — ваш ум и хватка, при этом полное отсутствие такого естественного чувства к людям, как доброта, — проворчал Пикорин.
— По-твоему, я тоже злой человек? — быстро спросил Гончаров.
Пикорин усмехнулся и промолчал.
— Вообще-то, я предполагал, что уеду из клуба вместе с Ириной, — пробормотал Гончаров.
— К счастью, вы были с другой барышней! Вам не жаль Леру, а, Михаил Васильевич? — хмыкнул Пикорин.
— Жаль, жаль, — отмахнулся Гончаров. — Мне всех жаль…
— А вели себя, как завзятый ловелас! Три девушки за вечер, не слишком ли много? — шутливо пожурил босса Пикорин. — Вика Четвергова потом плакала у меня на плече.
— Надеюсь, ты её утешил?.. Не мог же я идти без сопровождения в клуб! — хмуро протянул Гончаров. — И потом, я не знал, что Лера проявит ко мне такой живейший интерес. Было бы нетактично не подыграть ей! Кстати, я весьма рассчитывал на небольшую ревность со стороны Ирины, ведь у женщин чувство соперничества превосходит даже чувство самосохранения.
— Ну, и подыграли? — хмыкнул Пикорин.
— А почему ты не предпринял ничего, когда Дашка пошла за ней в туалет? — перебил Гончаров.
— Я думал, что ваша дочь пошла в туалет, вот и всё, а вот почему вы не задержали её?.. Но с другой стороны, может быть, и к лучшему, что всё случилось так, как случилось, ведь если бы ваша Даша подставила ножку известной телеведущей, то…
— Не напоминай мне про телеведущую, — хмуро буркнул Гончаров. — Нейтрализацию Дашки начинаем с понедельника, договорились?..
Пикорин встал и направился к двери.
— До понедельника я свободен? — оглянулся он.
Когда начальник службы безопасности вышел, Гончаров сунул папку с компроматом в стол и запер его на ключ. Сегодняшнее решение далось ему нелегко, но другого выхода он просто не видел. Поэтому все последующие закрутившиеся события вполне можно будет объяснить Законом Последней Капли.
Московский воздух
Было ещё не поздно, всего десять часов вечера.
Морозный ветер подхватил Льва Тимофеевича и понёс, словно ручей щепку, когда старший следователь вышел из поезда на платформу Ярославского вокзала. Шуршащий долларами столичный воздух заполнил лёгкие Льва Тимофеевича за какую-то пару секунд и напрочь вытеснил все провинциальные запахи, нечаянно привезённые Рогаткиным из Тихорецка.
Печально покосившись на открытую дверь известной кофейни, Лев Тимофеевич юркнул в душную пасть метро, хотя ему очень хотелось пить.
Через полчаса, уже у дома, он забежал в универсам и купил бисквитную мышь из печени для Белоснежки и хлеб с молоком для себя. Подойдя к дому, в котором жил, Рогаткин нашёл глазами три своих тёмных окна, но белого силуэта с хвостом за двойной рамой так и не обнаружил, как не всматривался. Ему внезапно показалось, что где-то тревожно мяукает кошка…
— Здравствуйте, Лев Тимофеевич! — консьержка оторвалась от вязания пухового носка. — Приехали, значит?.. А у вас из почтового ящика письмо торчит, имейте в виду.
— Чтобы я без вас делал, Констанция Филаретовна? — расшаркался Рогаткин и, открыв почтовый ящик, достал пухлый конверт из налоговой инспекции.
К кухне, когда он вошёл в квартиру, было темно и пусто. В углу на потолке сидел паук Джонатан и равнодушно смотрел на проявившуюся голографию Льва Тимофеевича. Более никаких живых существ старший следователь в собственной квартире не обнаружил, как не искал под всеми кроватями.
— Дружище, — приветствовал паука Рогаткин, ставя чайник на газ. — Что тут случилось в мое отсутствие, а?..
Паук шевельнул лапками, дав знак, что слышит вопрос, но почему-то в диалог вступать не спешил.
«Белоснежка сбежала от меня!» — догадался Лев Тимофеевич и, подойдя к окну, очертил взглядом траекторию «открытая форточка — дерево — земля».
Монументальная женщина в чёрном балахоне пела в телевизоре арии, покачивая огромным бюстом, уже полчаса. Старший следователь, устав смотреть и слушать, переключился на новости, а потом и вовсе выдернул штепсель и пошёл спать, хотя арии с новостями обожал.
Он не видел, как в полной темноте в кухонную форточку влезла Белоснежка и прыгнула на подоконник. Длинный шерстяной хвост мелькнул, кошка аккуратно съела бисквит из печёнки из кошачьей миски и начала неторопливо умываться…
Срочно, спешно, безотлагательно, неотложно
Когда Рогаткин проснулся в начале седьмого утра, кошка Белоснежка спала рядом, положив на подушку голову и прикрыв глаза лапой. Рогаткин от счастья чуть не закричал на весь дом благим матом, но смог удержаться и пошёл с ним, то есть с не расплесканным счастьем, на службу в межрайонную прокуратуру.
По дороге думалось о многом, в основном о личном. Одиночество обязывало.
Мимо светофора, у которого он остановился, медленно проехала «спайдер-корса» цвета бургундского вина, и следователю показалось, что внутри он увидел знакомое лицо популярной телеведущей. Автомобиль скрылся в утренней дымке среди сотен машин, а Лев Тимофеевич, быстро переходя дорогу, уже думал о Свете Дочкиной.
«Кажется, что без этой милой женщины я не могу жить!.. Что же я не остался у неё тогда? Ах, тюфяк, тюфяк, как это похоже на тебя, Лев Тимофеевич, — вздыхал он. — А позвоню-ка я ей сегодня вечером, и всё пойму по голосу! Или не пойму?..»
С неба падал снег. Уличный скрипач на углу у прокуратуры пытался играть «Зиму» Вивальди. Рогаткин встал рядом и с большой долей сарказма послушал, отбивая такт ногой и помогая себе портфелем. Уловив знакомые нотки в какофонии разнообразных звуков, старший следователь вытащил из кармана десятку и вручил её музыканту.
