конце концов привыкаете к этому положению. Нельзя же жить с постоянным ощущением того, что возле тебя кого-то нет!
И наступает момент, когда вы уже не чувствуете себя плохо от того, что рядом с вами нет близких людей. Конечно же, вы помните о них. Чувства ваши тускнеют. Вы радуетесь предстоящей встречи с близкими людьми, но во многом это радость от того, что полагается радоваться, что считается неприличным, если вы не рады встретиться с близкими после разлуки. И вы, действительно, радуетесь. Но на самом деле, ваши пути уже разошлись, у вас своя жизнь, а ваши близкие — это люди из другого мира. «Разумеется, я всегда буду любить своих родных, — думал Иоганн, трясясь в карете. — Но все же близкими для меня станут другие люди. И, кажется, это со мной уже происходит. Я больше думаю о них, чем о своих родственниках. Он представлял, как встретится с Мари, с Учителем, своими университетскими товарищами, и осознавал, что расставание с семьей он перенес гораздо легче, чем год назад, когда ему казалось, что от него отрезали часть его существа.
Недалеко от Штаттбурга их экипаж остановил конный разъезд жандармерии. У них проверили документы. Почему-то особенно долго рассматривали паспорт и студенческий билет Иоганна. Он поймал на себе косые взгляды своих спутников. После чего им приказали открыть багаж. Ну, это уж был слишком. Раздался ропот. Пышноусый капрал так рявкнул, что все тут же притихли и торопливо стали доставать свои вещи. Опять, как и к документам, к багажу Иоганна проявили особое внимание. Перетрясли всё. Ощупали карманы запасных подштанников. Постучали по дну чемодана.
— Что же всё-таки случилось, господа? — не выдержал Иоганн, когда перед смущенными дамами стали трясти его трусы.
— Ничего-с! Можете ехать дальше. Скоро всё сами узнаете!
— Может быть, они приняли вас за Ринальдо Ринальдини? — спросила у Иоганна дама предпенсионного возраста, находившая Иоганна вполне симпатичным юношей.
Иоганн кивнул, улыбнувшись, хотя ни сном ни духом не ведал, кто это такой. «Наверно, мошенник высочайшего пошиба», — решил он и, совершенно успокоившись, попытался заснуть.
В последней харчевне на их пути в Штаттбург, где останавливались все проезжающие, они узнали, что в столице произошли беспорядки. Были демонстрации, столкновения с полицией и даже раненые с обеих сторон.
— Клянусь вот этой кружкой пива, что я вам наливаю, что это не просто бунт, а начало революции, — сказал хозяин Иоганну. — Ой, что-то будет!
— Да какой еще революции? — недоумевал Иоганн.
Когда он выезжал из Думпкопфштадта, ни о чем подобном не было и слышно.
— На данный момент буржуазно-демократической. А потом, кто его знает…
Услышал Иоганн за спиной и повернулся. Это сказал его сосед по экипажу, худой мужчина зрелого возраста. Рядом на стуле лежала его темная шляпа с широкими полями. Такие шляпы носили нигилисты.
— Присаживайтесь за мой столик! — пригласил он Иоганна. — Не буду представляться. Ни вам, ни мне это совершенно неинтересно. Сейчас мы покушаем, доедем до города и расстанемся, и, может быть, более никогда не встретимся. К чему же тогда эти ненужные буржуазные церемонии. Если даже я и назову вам свое имя, вы тут же его забудете.
— Мне показалось, что вы не любите состоятельные классы, — сказал Иоганн. — У вас такая брезгливость на лице. Но если судить по вашему костюму, то никак не скажешь, что вы из пролетариев. Я уверен, что вы его заказывали у портного, а не купили в магазине готового платья.
— Вы, молодой человек, правы и в том, и в другом, — ответил незнакомец, торопливо жуя котлету и гарнир из мучных ракушек, щедро политых маслом. Видно, он изрядно проголодался. — Я вам скажу так: буржуа — это обреченный класс, не имеющий никакой исторической перспективы. Дни его сочтены.
— Я уже не раз слышал подобные речи.
— Ну, что же… Ничего не обычного в этом нет. Сейчас об этом говорят на каждом углу. Это даже стало модно.
— Ну, хорошо! Только мне непонятно, почему же революция будет буржуазно-демократической? Она утвердит демократические порядки. Но буржуазное-то государство сохранится. Я правильно рассуждаю? Хорошо, что я не занимаюсь политикой. Мне кажется, что на девяносто девять процентов это сплошь демагогия. И какой куриный язык!
— Ну, знаете!
— Только не обижайтесь, милостивый государь. Наверно, я не прав. Но что же всё-таки происходит в столице? У вас есть какие-нибудь свежие новости?
— Что происходит в столице? Пунцовая революция. Вот что там происходит.
— Объясните, пожалуйста! Я совершенно ничего не понял.
— По примеру наших зарубежных товарищей и при их помощи, разумеется, наша молодежь и трудящиеся массы вышли на площадя, чтобы задать перцу толстосумам (Иоганну стоило немало труда, чтобы сдержаться и не поправить его). Лозунги революции «Да здравствует демократическая республика!», «Долой самодержавие!»
— А что же власти?
— Что… что… Как обычно! Что могут сделать эти безмозглые тупицы? Они же думают задним местом, а не головой. Все надежды они питают только на силу. На вооруженную силу. Но…
Незнакомец наклонился к Иоганну, придерживая одной рукой длинную прядь волос, и быстро зашептал:
— Уверяю вас, революция победит, потому что сейчас у нее есть вождь. И какой!
— Вот даже как!
— А вы разве не слышали?
— Нет! И кто же этот мессия? Пророк Моисей?
— Не смейтесь, молодой человек! Это действительно мессия! Действительно пророк! Я даже скажу вам так, это больше, чем филистерский божок, которому поклоняются уже столько веков. Это конгениальная личность!
— Но кто же он?
— Кстати, он выпускник университета этого города. Вы непременно должны были слышать о нем.
— Как? Неужели Карл? — догадался Иоганн. — Вот это фокус!
— А кто же еще? Разве вы об этом не знали? Это непростительно! Ай-я-я-я-яй! Молодой человек!
23
— Ну, слава Богу! — проговорил полковник Слепцов. — Наконец-то! Дело закрываем и передаем в суд. С доказательной базой всё нормально, Скворцов?
— Так точно! Признание убийцы, показания свидетелей, данные экспертизы… Хотя…
— Что хотя?
— Странное какое-то дело, товарищ полковник.
— Что же тут странного?
— Ну, посудите сами, корыстных-то мотивов никаких. Ведь ничего же не взял. Личной мести тоже…
— Ну, состояние аффекта… Эта… как ее?… Мария Миронова стала любовницей Филиппова. Профессор, вероятно, догадывался. Вспыхнула ссора. Ну, и ударил его ножом.
— Да так оно так… Только не производит этот Иван Николаевич Филиппов впечатление убийцы. Уравновешенный, спокойный рассудительный. Одним словом, философ. В НИИ о нем отзываются, как о лучшем специалисте. Сплошь отличные характеристики. В приватных беседах его коллеги говорят, что он гений и что переплюнул своего Учителя.
— И что?
— А то, что я думаю, что Чесноков тоже прекрасно понимал это.
