заметить, что мужики, обслуживающие катапульту, похоже, под градусом. Мы поехали дальше, когда наш командир внезапно обернулся и посмотрел мне прямо в глаза.
— Пьяному сержанту-артиллеристу наплевать на то, как долго готовился спецназовец, — пошутил он, будто угадав мои мысли.
— Я его знаю, — Сом мотнул головой в сторону оставленной нами катапульты. — Реальный мужик, боевой, а не какой-нибудь зам. кам. по публичным домам.
Следующий раз мы остановились перед блокпостом на въезде на гигантский мост, тянущийся до самого Минас-Тирита. Здесь скопилось много народа. Бородатые гномы, дежурившие у шлагбаума, почему-то никого не выпускали. В очереди в основном стояли пожилые люди. Они с мольбой обращались к гномам, которые ещё какие-то десять лет назад воевали против Рохана, а теперь стали кем-то вроде наёмников.
— Куда ви спешите? — шутили они с характерным акцентом. — Нам с вами и тут корошо, да?
Впрочем, препятствовать пассажиропотоку было не в их интересах. Все знали, что гномы за “долю малую” выпускают пенсионеров, которые едут получать пенсию на подконтрольной Урук-хайе территории.
Нас-то, конечно, пропустили. Мы выехали на мост, а затем свернули с него и начали двигаться не к линии фронта, а вдоль неё. Наконец, мы достигли места, ещё недавно занятого вражескими войсками. Первыми нас встретили мёртвые тела, аккуратно выложенные по линии вдоль дороги. Судя по обмундированию — урук-хайская национальная гвардия. Что интересно — все они были без обуви.
Это военный парадокс. Тут, конечно, можно посчитать, что дело ясное — урук-хайская обувь действительно лучше нашей. Тем более, мы часто одеты и обуты во что попало. А комплекты роханской униформы стали поступать к нам совсем недавно. Человека гражданского подобное может возмутит и удивить. Но я отлично понимаю, что на войне рамки брезгливости и морали сильно сдвигаются. С натёртыми до крови ступнями сильно не повоюешь. А двигаться, да ещё на жаре, приходится постоянно. Но парадокс в том, что я видел фотографии расстрелянных валинорцами охранников арнорских концлагерей, и там картина была такой же. А уж кого-кого, а валинорцев трудно упрекнуть в недостаточной или неподходящей экипировке.
Впрочем, дальше картина была ещё хуже. Прямо на дороге стояло несколько раскуроченных фаерболами урук-хайских телег. Попадания были свежими — ямы, сделанные взрывами, ещё дымились. Здесь трупы валялись без всякого порядка. Кажется, обстрел застал гвардейцев прямо на марше. А это самое опасное. Мы вылезли из телеги, и наш командир заглянул в раскрытый зев одного из подбитых транспортных средств, откуда пахло гарью и кровь.
— Пить…, —- неожиданно донеслось оттуда. — Пить… Воды.
Оказалось, что какой-то боец ещё жив. Но, судя по всему, тяжело ранен.
— Не пить, а пыты, — поправил его Сом. — Чому нэ дэржавною?
Я сделал движение к раненому с целью выполнить свои непосредственные обязанности и хотя бы облегчить его страдания. Но командир остановил меня.
— Не надо. Ему уже не поможешь, — веско сказал он. — Побереги снадобья для своих, хиллер.
Мы сели в свою телегу и двинулись дальше прочь из этого круга ада в следующий. Проехав ещё немного, наконец, добрались до позиций наших войск. Здесь, помимо снующих солдат и нескольких развёрнутых эхинопсов, мы встретили бестиария и его помощника. Охотником на монстров оказалась хрупкая девушка с холодным взглядом зелёных глаз и белыми, словно седыми, волосами. Красивое лицо рассекал шрам. Говорила она с гортанным горским акцентом. Впрочем, низкие звуки этого языка звучали, если не приятно, то гармонично. Помощник же, лысый пожилой мужчина с неприятной усмешкой, прячущейся в седой бороде, всё время молчал.
Этот дед настраивал баллисту, заряженную огромной стрелой, в то время, как бестиарий (или бестиарийка?) калибровала этот процесс, глядя в большой палантир. Я и командир подошли к ней, и через плечо девушки заглянули в хрустальный шар. Там с высоты птичьего полёта мы увидели изрытое чёрными оспинами воронок поле. По зигзагам окопов, будто по муравьиным ходам, сновали наши воины. Вот изображение приблизилось, и стало возможным различить бойца, вжавшегося в какую-то яму. Мы видели, как он поднял арбалет и принялся стрелять в кого-то, кого мы не могли видеть. Судя по всему, этот кто-то летал над ним.
— Стимфалийская птица, — прокомментировала бестиарий.
В этот момент, подняв облако пыли, в яму к солдату угодил кувшин с ифритом. Конечно, был взрыв. Но в нашем палантире всё было беззвучно. Удивительно, но солдат остался жив. Кажется, как ни в чём не бывало, он выскочил из своего убежища, но тут его голень подломилась, будто спичка. И, скорчившись, боец упал на землю. От этого зрелища меня передёрнуло и всё похолодело внутри. Но бестиарий не стала досматривать агонию. Её целью было вычислить того, кто управляет “птичкой”. Изображение сменилось, и мы увидели сидящего где-то в окопе удивительно безбородого гнома в урук-хайской военной тунике.
— Вот он, — кивнула девушка своему помощнику.
Тот кивнул в ответ и что-то подкрутил в баллисте.
— Я думал, бестиарии не убивают людей, — удивился я, — только монстров.
Девушка оторвала своё лицо от палантира и внимательно посмотрела на меня своими зелёными глазами.
— Как однажды сказал мой учитель, — помедлив, сказала она, — “Говорят, что прогресс разгоняет тьму. Но всегда, всегда будет суща тьма.” А я скажу так, что чем ярче свет прогресса, тем гущетьма, затаившаяся в углах. В том числе, в углах сознания. Сейчас монстры прячутся внутри людей.
И, повернувшись к своему помощнику у баллисты:
— Навёлся?
Тот кивнул.
— Огонь!
