обливаюсь слезами…».
Лиза побежала на Курский вокал, вбежала в кабинет Владимира без стука, подошла, обняла за спину, прижалась крепко, шепча на ухо: «Соскучилась, сейчас уйду, сейчас».
— Я не ругаюсь, иди ко мне, — потянул он ее за руку. Я после твоих поцелуев пьянею, а у меня сегодня десять эшелонов на прием и отправку, — шептал, целуя Лизу, Владимир. — Ты что такая взволнованная?
— Письмо от Вали получила, вернее, нашла в соседнем ящике, с осени еще лежало.
— Как так? Что пишет? Как она? Хочешь чаю? — завалил вопросами.
— Разное пишет. Посоветовала с тобой встретиться и поговорить, — засмеявшись Лиза. — Нет, не хочу есть вообще, тошнит второй день что-то.
— Заболела? Я же говорил не ешь никакие консервы, сильно тошнит?
— Нет не сильно, уже проходит.
Посидели с полчаса, и Лиза поплелась тоскливо домой.
Выходной тянулся медленно и скучно. Читала, спала, подумала о еде и побежала в ванную — стошнило. Стояла у зеркала, рассматривая мокрое лицо. Засмеялась: «Консервы говоришь, вот так дела! Интересно, он не сойдет с ума от радости?».
Он заплакал. Сначала смотрел на нее молча, потом, сказав «сейчас приду», спрятался в ванной и заплакал. Он и так не верил своему счастью, а теперь вот это чудо. У него будет ребенок.
— Бог, ты есть не небесах? — спросил он про себя, подняв голову к потолку. — Спасибо за жизнь, за любовь, за чудо. Спаси и сохрани их.
— Мы будем просто жить, я работаю пока смогу, ты будешь заботиться обо мне, любить, оберегать, но сходить с ума не будем, — предупредила Лиза, заметив решительность какую-то на его лице.
— Постараюсь, но не обещаю ничего, — уверенно ответил он. — Письмо получил с Ленинградского фронта. Панфилова Нюра после ранения была отправлена в тыл, что с ней они не знают. Отец ее на фронте, его призвали осенью, мать давно умерла.
— Послушай, а что если она ребенка Панфиловым отвезла?
— Нет, как она могла в Москве оказаться, а потом через несколько дней в Ленинграде снова. Помолчав добавил, — но проверить нужно, давай сходим в выходной, я адрес узнаю. Договорились.
Глава 22
Лизе тошнило все время, хотя врач обещал только утреннее недомогание. Владимир доставал ей кисленькое: апельсины и мандарины из Абхазии, клюкву из Сибири, квашенную капусту и соленые огурцы из Воронежа — все это ему привозили прибывающие поезда. Лиза смущалась, но лакомилась вкусностями.
А сегодня, 20 апреля 1942 года, очередной выходной вечер, такой любимый обоими и долгожданный. Лиза лежала уютно пристроившись на диванчике, накрывшись теплым пуховым платком.
— Давай почитаю, — предложил Владимир. — Что наш маленький? Лютует? — спросил шутливо, — отбирает тебя у меня?
— Нет, он просто растет, почитай Фета.
Он читал красивые стихи Фета о любви с толком, с расстановкой, смущаясь, его губы немного кривились в одну сторону, как обычно при улыбке:
Я болен, я влюблен; но мучась и любя —
О слушай! о пойми, — я страсти не скрываю,
И я хочу сказать, что я люблю тебя –
Тебя, одну тебя люблю я и желаю!
Война за окном полыхала так, что земля рвалась на куски и ревела от боли, солнце взорвалось и разлетелось на части, из клочьев разорванных туч проглядывало дымное грязное небо. 20 апреля 1942 года — решительный день. С завтрашнего дня советские войска перейдут в наступление под Москвой и начнут освобождать оккупированные села и города.
Лиза проснулась, потянулась, огляделась — муж спал мирно на кровати. Пошла к нему, присела на край, стала смотреть в упор, он не чувствовал взгляда. Дотронулась губами до кончика носа — нет, не почувствовал.
— Спит, как слон! — пошутила, прильнула к губам. Он проснулся, ответил.
— Не спи, мне скучно.
— Что ты со мной делаешь, Лиизаа! — потягиваясь, пропел Владимир.
— Бужу, что ж еще! — Лиза расстегивала пуговицы на халатике. — И здороваюсь, что ж еще! — лифчик улетел в сторону. Он смотрел игриво:
— Красотка!
— Да, — она потихоньку легла ему на грудь. — Не тяжело?
— Своя ноша не тянет. Засмеялись.
— Ну тогда поцелуй меня, — попросила Лиза и улетела, как обычно, туда, где так тепло, горячо, приятно до дрожи. Сладкая нега потекла по телу.
Днем, как и договаривались, они пошли навестить Панфиловых. Те жили на Арбате. Ах, эти милые арбатские дворики! Архитектурные шедевры переплетаются с домами старой, еще деревянной постройки, внутренние зеленые дворики укрывают тебя от летнего зноя, столетние деревья, как грозные часовые, стоят вдоль дорог и кругом тополя с пухом — прилипалой. Панфиловы жили на улице Сивцев Вражек в доме 15/25. Подошли, огляделись. Многоэтажное строение состояло из трех корпусов. Его называют дом-трилистник. Узнали у дворника в какой из корпусов идти, тот знал Панфиловых, отец Ильи, Афанасий Петрович, был работником НКВД. Долго стучались в квартиру, уже собрались уходить, как наконец открыли. На пороге стоял уставший немолодой мужчина, а рядом годовалый мальчик — вылитый Илья, бывает же такое. Афанасий Петрович узнал и Лизу, и Владимира, пригласил их в квартиру. Обстановка в квартире скромная, они заселились сюда за полгода до войны: диван, возле него круглый стол со стульями, аквариум на табуретке, рыбки плавают, радио возле стенки, на стенах фотографии в рамках, много фотографий, видимо, родни у Панфиловых было не мало. На кухне кипел чайник.
— Вот чай собирались пить, — сказал хрипло Афанасий Петрович, — присоединяйтесь.
Лиза быстро собрала на стол, с собой они принесли галеты и сахар. Пили чай, разговаривая. После известия о гибели Ильи мать его обезумела, днями ходила по Москве, искала его кругом, иногда не приходила ночевать. Она перенеслась от горя в те времена, когда Илюша был маленьким. Месяца два все его искала и замерзла на улице, морозы были сильные тогда. Сам Афанасий Петрович болеет — сердце, ноги не ходят.
— А как к вам ребенок попал? — спросил Владимир.
— Его сестра Нюрки привезла, сказала из Ленинграда вывезла, и, мол, сама Нюра приедет скоро, но так и не приехала пока и писем не пишет. Не жива уж, наверное.
— Жива, жива, — поспешил успокоить его Владимир. В госпитале была, ее в тыл отправили. Потом немного тише добавил: «Думаю, что жива».
Мальчика звали Сашей. Лиза игралась с ним на полу. Она изображала зверей, а Саша громко хохотал.
Афанасий Петрович смотрел на них, грустно улыбаясь.
— Вот болею, с ребенком еле справляюсь, боюсь помру, а он испугается.
— А мы его заберем, — уверенно сказал Владимир, — вместе с Вами, конечно. Мы его разыскиваем уже полгода, я Нюре очень обязан, она меня от смерти спасла, на себе вынесла с боя. Ну,
