поведали, что по омруданским обычаям, женщины должны скрывать лица от всех, кроме членов семьи. А больных «медленной смертью» в Омрудане навсегда отправляют в особое место, именуемое «Городом прокажённых». Местные боятся его и стараются даже лишний раз не поминать в разговорах.
Нашему командиру посчастливилось больше. В резиденции правителя его приняли с глубочайшим почтением и обещали всевозможную помощь. Произошло это благодаря приложенному к посланию Лира куску пергамента с забавными закорючками вместо букв и золотистой печатью.
— …Стоило показать его, как этот увешанный драгоценными побрякушками боров, правитель, бухнулся на пузо! Оказывается, сия писулька, — дядя Эсмонд безо всякого почтения помахал тщательно выделанным квадратом ягнячьей кожи, — грамота самого амира! Вроде здесь говориться о том, что всякий сановник обязан беспрепятственно пропускать нас и всячески содействовать. Удивительно, ибо на вид писулька — каракули паралитика… А вот золота и каменьев, навешанных на здешнего барона, достанет на строительство замка…
Похоже, грамота Шехроха Аль-Ахнава действительно обладала большой силой. Терхизский вельможа не только с почётом принял дядю, а после устроил пир для всех нас, но и дал провожатого по имени Сабир. По утверждению правителя города, Сабир много лет водил караваны по Омрудану и другим странам, и знал все пути, словно собственный двор.
Проводник явился на наш корабль утром следующего дня. Высокий, поджарый, черноволосый, с аккуратно подстриженными усами и треугольной бородкой; облачённый в белую просторную рубаху до пят и такой же белоснежный плат, покрывающий голову. Низко склонившись перед Эсмондом, он сообщил, что будет служить дяде до того момента, как мы вступим в Мунсилор — столицу Омрудана.
В отличие от правителя, общавшегося с командиром через толмача, Сабир изъяснялся на нашем языке. Говорил проводник не совсем чисто и правильно, но друг друга мы понимали.
Терхизский барон снабдил нас запасами провизии и воды, а Сабир помог нанять вельбудов — удивительных местных животных с коричневой шерстью и двумя крутыми горбами на спинах. Ходили они неторопливо и странно пахли, но проводник убедил дядю, что для предстоящего путешествия эти твари подходят более лошадей.
Спустя день отряд покинул Терхиз. Около четырёх десятков вельбудов, вытянувшись длинной цепочкой, зашагали по спёкшейся, каменно-твёрдой земле, покрытой густой светлой пылью. Впереди ехал Сабир, за ним мерно вышагивал горбатый зверь Эсмонда. Подобно всем нам, дядя буквально варился внутри доспехов. Заметив это, Сабир сказал, что мы можем снять броню, ибо нападение нам почти не грозит. По словам проводника, в пустыне редко встретишь людей. Даже если такое произойдёт, достаточно показать грамоту амира любому старейшине племени, чтобы нас беспрекословно пропустили, не причиняя вреда. А разбойники, получающие известия о караванах от сообщников в городах, поостерегутся приближаться к отряду, состоящему из одних воинов и не перевозящему ценных грузов (об обшитом железом сундучке, спрятанном среди тюков с нашими вещами, мы никому из омруданцев не поведали).
Поначалу командир отказался от предложения Сабира. Но после того как рыцарь и пара ратников потеряли сознание от жары, приказал снять доспехи всем, за исключением пятерых человек охраны. Через равные промежутки времени одну пятёрку сменяла другая, причём охранники надевали кольчуги и железную чешую не на пропотевшие стёганки, а прямо на рубахи. Но казалось, что так солнце поджаривает бойцов ещё сильнее.
Караван, уходя от побережья, направлялся на юг. По мере продвижения вглубь страны, местность менялась. Земля становилась более каменистой, покрытой россыпями песка, растения встречались все реже и выглядели так, словно их искорёжила болезнь. Тем не менее Сабир утверждал, что эти места, преддверие пустыни, просто цветущий сад в сравнении с тем, что ожидает нас дальше.
Я понял, что он имеет в виду, когда мы очутились в королевстве песка. Бледно-рыжий, словно текущий от любого ветерка песок был повсюду: под ногами вельбудов, в складках одежды, на зубах… Все эмайнские воины страдали от этого, но не подавали виду. Даже смеялись, говоря, что никогда ещё наши доспехи не были так здорово начищены.
Омруданцы, — проводник и подчинённые ему погонщики, — переносили тяготы пути с невероятной стойкостью. Их жесты оставались неторопливыми и сдержанными, в речи не слышалось раздражения. Вечерами они так же заводили протяжные песни — унылые и однообразные, как бескрайние пески вокруг. В их повседневном быту изменилось лишь одно: в качестве топлива для костров омруданцы начали использовать сухой навоз, а не ветки уродливых деревьев. Первое время мы с отвращением ели пищу, приготовленную на таком огне, но вскоре привыкли.
Чем дальше мы углублялись в пустыню, тем жарче становилось. По словам Сабира, караван пересекал границу, за которой морские ветра теряют силу. Днями вокруг творилось нечто страшное: расплавленный солнечными лучами воздух дрожал, искажая линию горизонта, а в раскалённом песке можно было печь яйца. По распоряжению проводника, отряд теперь шёл вечером, ночью и утром, а днем прятался от жестокого светила в шатрах.
Нас удивляло, что в пустыне, этом подобии печи, обитает множество живых существ. Мы видели серых, коричневых и чёрных ящериц: как крохотных — не длиннее мизинца, так и тварей размером с человека. Частенько встречались змеи — по утверждениям Сабира, смертельно опасные. Гады любили греться на солнышке, но даже они избегали его в самые жаркие часы.
Водилось в песках и другое странное зверьё. Одни животные походили на маленькие пушистые шары с широкими ушами и тонким хвостом. Передвигались длинными прыжками, словно лягушки, но куда быстрее. За ушастыми гонялись худые, взъерошенные четвероногие, смахивающие на лис.
Ещё в тех местах встречается всякая мелочь, похожая на помесь крыс и сусликов, а в небе частенько можно увидеть зависших на распластанных крыльях соколов.
Самые омерзительные твари в Омрудане — скорпионы и большущие, с кулак величиной,
