идет!
Казак быстро выскочил из подвала и захлопнул за собой дверь. Вошел есаул. Он был сильно пьян и еле стоял на ногах.
— Ну, что, большевистский змееныш, надумал что-нибудь?
Филька в ужасе попятился к стене.
— Будешь говорить?
Филька молчал.
— Будешь говорить, я тебя спрашиваю?
Филька хотел что-то сказать, но от волнения не мог произнести ни слова. Тяжело дыша, он вдруг сжал кулаки и крикнул:
— Не буду говорить, не буду! Кадет! Сволочь! Ни слова не скажу!
Есаул, широко расставив пьяные ноги мрачно посмотрел на мальчика и кликнул казака:
— Давай огонь!
Казак вздрогнул...
— Ваше высокобла...
Есаул выхватил наган и крикнул казаку:
— Разговаривать? Разговаривать, каналья?
Казак, опустив голову, пошел и принес жаровню.
Есаул стал искать тряпку, которой он мог бы взять раскаленную с одного конца полоску железа. Не найдя, он крикнул Фильке:
— Снимай рубаху!
Филька бросился к дверям. Казак загородил ему дорогу. Есаул рассмеялся.
— Бежать? Нет, брат, не убежишь. Рубаху давай — мерзавец!
Весь дрожа, Филька снял рубаху. Обернув ею руку, есаул взял раскаленную с одного конца полоску железа и пошел к Фильке.
— Будешь говорить, змееныш паршивый?
— Не буду!
Схватив левой рукой Фильку за горло, есаул стал медленно подносить к его лицу страшный огненный кусок железа.
—- Будешь говорит?..
И вдруг...
И вдруг случилось то, чего никто из троих не ожидал. В руках казака, как молния блеснула сабля. Есаул выронил орудие пытки и, тихо вскрикнув, упал на пол с глубоко рассеченной головой. Казак страшным взором глядел на него, сжимал в руках окровавленную саблю и тяжело дышал.
— Ну як? Спытал? Дитя... железом?.. Сдыхай же, бисов сын, шакал!..
— Степан, Степан!—стонал Филька.
— Нычого... Не бойся... Доки я жив и ты будешь жить. Спокойно... Нехай еще трохи стемние... Вместе уйдем... До твоих, до красных пидемо. Ворог я теперь усим билым. Ворог, лютый ворог. Тихо... Теперь я, Филька, бачу, что твой батька правильно казав, що били звири.
Страшная, жуткая тишина.
В жаровне потускнели угли. В темноте еле можно было различить труп есаула.
— Идем... Идем за мной,—сказал казак.
Филька доверчиво прижался к нему.
— Степан, вместе уйдем, да? К нашим, да?
— Вместе, вместе, браток. Идем, держись ровно, не бойся. Смело иди, щоб люди ничего не заметили.
Выбравшись на улицу, Филька пошел за казаком.
— Стой, кто?— окликнули часовые.
— Это ты, дядько Петро?— спокойно сказал казак.— Оце я, Степан, хлопца до штаба веду.
— А, Степан? Ну проходи, проходи.
Так Степан с Филькой пробрались на окраину станицы.
— Теперь тихо, щоб ни якого шуму, ни якого шороха,— сказал Степан на ухо Фильке,—ложись, на брюхах поползем, бо застава тут, а там лисом, горами, ущельями до Новороссийску, а в Новороссийске может до красных пристанем...
— Ты, Степан, будешь с нашими? Большевиком будешь?
— Тсс... Ложись...
Тьма, свинцовые тучи, дождь и ветер в эту ночь были лучшими друзьями беглецов.
Благополучно минуя сторожевые посты, Степан и Филька добрались до лесу и скрылись в горах...
ТИШКА ЛИКУЕТ
После отступления большевиков Тишка стал страшно важничать. Теперь он командовал всеми мальчишками и сводил кое с кем старые счеты. Правда, самые заклятые его враги. — Васька и Павлушка, ушли, но в станице все же остался кое-кто из ребят, державших Васькину руку.
На другой же день, как ушли большевики, Тишка решил посчитаться с Дашкой.
— Ага, попалась большевичка,— накинулся он на Дашку, встретив ее возле огорода, деда Мироненко.
Дашка не двигалась с места.
— Что стала, как пень? Хочешь в морду дам?
— Пусти, Тишка.
— Ага, теперь, небось, „пусти Тишка"! Ну, проходи, паршивая!
Дашка пошла своей дорогой. Дав ей отойти несколько шагов, Тишка запустил в нее кирпичем. Дашка от страшной боли вскрикнула, скорчилась и села, заливаясь слезами. На крик выбежали из дворов женшины.
— Кто это тебя, девочка?
— Тишка. Я его не трогала, а он меня кирпичем. — плакала Дашка...
Ночью Тишка пробрался к Васькиной хате. На дворе он наткнулся на какие-то темные фигуры, таскавшие из сарая солому.
Тишка узнал местного урядника и его племянника, скрывавшегося последнее время в камышах.
— Это я, Тишка,— сказал он.
— Чего тебе тут надо?
Тишка улыбнулся.
— Да тут же большевик Журбин жил.
— Ну так что ж?
— Спалить бы хату...
Урядник похлопал Тишку по плечу.
— Молодец! Добрый из тебя большевистский враг выйдет. Помогай таскать солому.
— А вы разве тоже?
Старшие рассмеялись и многозначительно переглянулись.
— Ну, ну—живей!
В безмолвии темной ночи под стрехой убогой покосившейся хаты, в которой еще недавно жил Васька с своими родителями, вспыхнули огненные языки, а через полчаса набатный колокол жутко звонил, сзывая станичников на пожар. Кое кто из сочувствовавших отступившим большевикам бросился было на помошь, но их живо прогнали.
— Нехай горит большевицке гниздо!
А тем временем поджигали уже Павлушкину хату.
Страшна была эта ночь.
Ненавидевшие большевиков озверелые люди выламывали двери и окна в покинутых отступившими хатах и растаскивали жалкий, брошенный на произвол судьбы, скарб.
В ту же ночь озарился красивым заревом пожара станичный овражек. Это пылала хата деда Мироненко.
Молча стоял дед на своем огороде, смотрев на догоравшую хату и тихо покачивал седой головой.
— Дедушка, может ведро с водой принесть?—хихикнул из-за плетня Тишка...
А на другой стороне станицы по глухому переулку разносился страшный, душу раздирающий крик:
— Ой, ратуйте, ратуйте* меня! Режут! Убивают!
Это кричала больная Федосья, муж которой ушел с большевиками.
* Ратуйте - спасите.
— Ой, люди добр...
И все стихло...
Темная, озлобленная фигура вытирала об Федосьин фартук окровавленный кинжал...
Настало серое, туманное утро.
В станицу вошел казачий разъезд. С винтовкою на-готове, с белой широкой повязкой на папахе, конные разведчики рассыпались по улицам и стуча в ворота звали всех на площадь.
Поп Евлампий в церковном облачении и с крестом в руках стоял на крыльце станичного храма, окруженный старыми казаками, державшими в руках хоругви, а тут же, напротив, у станичного правления быстро сооружали виселицу.
Собрался народ.
— А ты чего здесь, дед?—обратился один из вооруженных казаков к семидесятилетнему старику бондарю.—Чего тебе туг надо?
— Да вот, пришел послухать, чего тут говорить будут.
— Дай ему по лысой голове, крикнул кто-то.— Подслушивать должно быть пришел. Бей его, большевика?
