строчками итальянских фраз? Никаких шансов, да меня тут просто распнут через десять секунд.
Выручает Стефания. Она ведет переговоры от моего имени: приобретает итальянскую СИМ-карту, сообщает им мой адрес и попутно объясняет мне, сколько нужно платить. Вокруг нас, куда ни падает взгляд, мобильники итальянского дизайна: телефон плюс фотокамера и видео, доступ в Интернет, GPS — и все это в элегантных черных тельцах, совсем тонких.
— Ты осознаешь, что мы являемся свидетелями гибели человеческой цивилизации? — еле слышно шепчу я Стеф.
Она утвердительно кивает со скорбным видом. Вокруг нас — истекающие слюной молодые люди, они рассматривают телефоны и наперебой спешат расстаться с деньгами.
— Стеф, эти водафоновские тетки просто ужас наводят. Без тебя мне бы нипочем не справиться. Спасибо тебе огромное, я твоя должница — как всегда, — говорю я, когда мы выбираемся из магазина.
— Знаешь, что я сказала той длинной девице на прощание? «Бросается в глаза, что у вас сегодня трудный день, так что спасибо вам и до свидания», — произносит Стеф с хулиганской усмешкой.
Я фыркаю: этот «последний поцелуй» — классика венецианского стиля: ядовитая отповедь в изысканно-вежливой форме, изящный способ указать продавщице, чтобы впредь была терпеливее и любезнее с клиентами.
Перед тем как разойтись по домам, мы наведываемся в пастичерию «Dal Mas» рядом с вокзалом, на Листа-ди-Спанья, чтобы продегустировать тамошние сладости, запивая их кофе со сливками. Главное правило поведения здесь — вбежать, глотнуть и так же быстро выбежать, облизываясь на ходу. Примечание: дама за прилавком у них очень милая, но обслуживающий персонал никогда не улыбается. Еще примечание: когда пьешь кофе, считается непристойным рассматривать что-либо вокруг себя. Нельзя смотреть не других посетителей и на обслугу. Нельзя восторгаться декором. Нельзя читать газету. Нельзя разглядывать себя в зеркале. Нельзя сутулиться. Нельзя опускать голову. Надо держаться легко и непринужденно. Надо смотреть на своих друзей (предполагается, что ты должен быть здесь с друзьями) или в крайнем случае уставиться в потолок.
Выйдя на улицу, нос к носу сталкиваемся с Грегорио, который выглядит очень модным и стильным (насколько это возможно при его комплекции и росте). Он в белоснежных твиловых брюках и свободном льняном пиджаке. В руке сжимает сложенный белый носовой платок.
— Грегори! — с ласковой насмешкой окликает его Стеф по-английски. — Грегори! Куда направляешься?
— Погулять и за хлебом, — отвечает он и, улыбаясь, здоровается со мной. — Мне нравится твой наряд — очень красивые цвета, — слышу я.
На мне кремовая рубашка-размахайка и темно-розовые льняные штаны.
— Я выгляжу как мороженое, — говорю по-итальянски.
Он смеется.
— Забери собаку, — Стефания протягивает отцу конец поводка.
— Сегодня вечером мне придется еще раз погулять с Неро, иначе он будет слишком активен. Про Неро ведь можно сказать «он»? Или нужно говорить «it» — оно? — спрашивает Грегорио.
— Да, можно. Если, конечно, вы не собаконенавистник.
Грегорио вытирает лоб платком.
— Раньше некоторые продукты, особенно тяжелые, можно было заказать по телефону, и работники магазина доставляли их на дом. Хлеб, пасту, растительное масло, муку… Для тех, кто живет на расстоянии трех мостов или еще ближе, доставка была бесплатной. Ты просто звонил и говорил: «Алло, здравствуйте, мне нужно три кило пасты и три кило риса. Срочно, пожалуйста. У меня вечером гости». Теперь они этого не делают, после того как открылся супермаркет «Billa».
Расставшись с Грегорио, мы со Стеф звоним Джиневре и договариваемся вместе поужинать в «La zucca». Вечером по пути туда я на секунду выскальзываю из шлепанцев и ступаю на мостовую босыми ногами: округлые, как человеческие спины, камни отдают тепло. Быстренько забегаю в церковь Кьеза Сан-Панталоне на Кампо Сан-Панталон — здесь сказочный аромат: пахнет ладаном, пропитавшим старое дерево. В церкви потрясающее распятие, очень одухотворенное: страдающий Иисус, высеченный из шоколадного цвета мрамора; набедренная повязка почти сорвана порывом мраморного ветра, волосы развеваются, лицо красивое и отрешенное, тело в прекрасной спортивной форме. Затем, в Капелла дель Кьодо, рассматриваю великолепную «Коронацию» Антонио Виварини и Джованни д’Алеманьи, очень старую, 1444 года, всю в золотых нимбах.
На улице я издали вижу Джиневру. Сегодня она выглядит стильно, но… чуть мужеподобно, как модель Ива Сен-Лорана. Она в черной полотняной блузе (рукава по локоть) и таких же черных брюках, на ногах сандалии «Биркенсток». Умные, удлиненные кошачьи глаза подведены карандашом; линия чуть расплылась от жары.
— Ты сегодня прекрасно выглядишь, Джиневра, — говорю я.
— Как всегда, — добавляет Стефания, догоняя нас.
— Да что вы, нет, — стенает Джиневра. — Вот когда увидите меня в десятый раз в одной одежде, вы так не подумаете.
— Ой, брось… — стонем мы ей в тон.
Джиневра у нас, оказывается, настоящий ослик Иа. Я поймала себя на том, что меня раздражают ее странные прикосновения — влажные и холодные, как будто у нее нарушена терморегуляция. Всякий раз, когда она до меня дотрагивается, я вздрагиваю, будто мне плеснули за шиворот холодной воды.
Мы идем в сторону ресторана, пробиваясь сквозь стену плотного влажного воздуха. На улицах людно. Мой дом недалеко, замечаю я.
«Тыква» переполнена посетителями, в ней жарко, как в сауне. Перед нашим приходом, видимо, разыгралась какая-то драма с участием персонала: официантка взволнована, красные пятна проступают сквозь светлый тональный крем. Она бежит на кухню, оттуда доносятся рыдания, за ней устремляются еще две девушки из персонала, после чего официантка появляется вновь, но уже улыбаясь (щеки горят по-прежнему). Тайна…
Стефания и Джиневра расспрашивают, как я устроилась на новом месте, и соглашаются, что квартирка у меня симпатичная.
— Да, место неплохое, — соглашаюсь я. — Единственное — уж очень пыльно. Пыль повсюду. Я даже во рту ее ощущаю. И еще я убила с десяток комаров, но это несерьезно.
— Не хочу тебя пугать, но сейчас у нас появились комары, разносящие желтую лихорадку, а вот несколько лет назад… Помнишь, Джиневра? — говорит Стефания.
— Но я не знаю, о чем ты хочешь рассказать, — жалобно отвечает та.
— У нас поселились комары-самцы. — Стефания машет пальцами, изображая комариные крылышки. — И они были ужасно тупые. Такие тупые, что целыми днями сидели на стене. — На лице подруги появляется идиотская восторженность, как у глуповатого ребенка, уставившегося в телевизор. Понимаю, что эта восторженность деланая. — Сидели себе, а потом умирали, — закончила она.
— Какая мрачная экзистенциальная аллегория, — говорю я.
— Да! Я помню, в детстве у нас вся стена была черная от них.
— А я вот не помню такого, — печально бросает Джиневра.
Стефания и Джиневра разговаривают между собой. Они обсуждают местное скандальное происшествие, оно связано, насколько я понимаю, с большим белым катером, одним из тех, которые ходят к Лидо. На днях катер столкнулся с
