плечо повесил, разряженным.
В этот момент из зарослей вывалились тройка моих знакомых, с которыми я в разведку ходил. Они-то окончательно и отвели внимание от меня и от Маркела с его обвинениями, все переключились на новые новости.
— … двое ушли, из последних семерых, ваш бродь, — докладывал подпоручику вахмистр Харлан Сухарев. — Так дали драпака, что только пятки и сверкнули вдали. Прикажете организовать преследование?
— Нет, пусть бегут, — каким-то умиротворенно-расслабленным голосом, совсем ему не соответствующем, ответил подпоручик. — Мы свою задачу выполнили, так что возвращаемся в Никольское.
Ха, вот теперь понятно все, в том числе и почему молчит Анисим. Подпоручик в нирване находится, девочек спасли, теперь он видимо мечтает о славе и наградах, на него уже практически свалившихся. До меня и других убитых-раненых ему теперь уже дела нет, что он и показал:
— Командуй, — кивнув Анисиму, даже не взглянув на рядком лежащих мертвых казаков, подпоручик повернулся к казакам девчат на руках державших.
И все это так показательно безразлично, что даже меня покоробило в душе, что уж говорить про других, уцелевших и особенно — раненых. Про Маркела и его обвинения теперь уже окончательно забыли, все вокруг зашевелились, принялись в обратную дорогу собираться.
Тут повезло, что все лошади хунхузов уцелели, даже царапины на них не было, так что быстренько собрали волокуши, уложили на них мертвых и раненых, не способных самостоятельно передвигаться, а также собранные трофеи. В темпе прикопали трупы похитителей, и уже через пару часов мне было велено показывать дорогу обратно.
Показал.
Выбирая проходимые для лошадей тропы, чтобы раненых как можно меньше тревожить, но и не петлял особо, чтобы они быстрей до лекарей добрались. Приемных дочек «высокородного господина» все это время на руках несли. И уж точно эти малявки не выглядели испуганными, как ранее озвучивалось, так и сверкали своими ярко-голубыми любопытными глазками по сторонам. Что еще удивило, так их абсолютно одинаковые лица, разницы не заметил, сколько не приглядывался, видимо близняшки.
К хутору мы вышли, как и я в прошлый раз, во второй половине дня.
Радости от встречи родные не выказывали, чтобы не раздражать никого. Да и не до радости было, Анисим сходу распорядился реквизировать у нас телегу, что и было тут же исполнено, еще и сеном ее от души загрузили. Так что все мои хмуро наблюдали, как у нас на подворье чужаки хозяйничают.
Но и это наконец закончилось, казаки своих лошадей оседлали и сразу в дорогу отправились. В середине их растянувшейся колоны трофейная лошадка потянула нашу телегу.
— Держи, проводник, заслужил.
Сверкнув на солнце, на дорогу в пыль упала серебряная монета, так как никто и не пытался ее поймать. Подпоручик, а именно он и кинул ее мне, от вновь вспыхнувшего бешенства лицом мгновенно покраснел. Думал прибьет. Но нет, ничего не сказал, резко дернул повод и отправился восвояси, взяв с места в карьер. От него не отставал Анисим, тоже в этот раз промолчавший, хоть рука к сабле и дернулась, вслед за благородием рванул, как и казаки их сопровождающие.
— Прощавай, паря, не держите зла, — сидя на коне, попрощался с нами со всеми Корниенко Захар.
Он с десятком казаков и остальными трофейными лошадками с волокушами, гружеными мертвыми телами и добытыми трофеями, последними неспеша потянулись по дороге в сторону Никольского.
Провожал их взглядом, пока они не скрылись за поворотом, и только тогда повернулся к родным. Сказать, впрочем, ничего не успел…
— Живой, родной мой! Живой, — утонул я в объятиях бабушки и сестер.
Когда бабушка успокоилась слегка, я глазами указал Маше на серебряную монету, целым рублем прошлогоднего выпуска меня подпоручик наградил. Та, радостно вспыхнув лицом, тут же его в кулачке зажала, пусть потом с сестрами на торгу на себя его целиком потратят. Прошли в дом, где меня сначала в баню умываться отправили, ну а потом остаток дня и вечер в разговорах прошел.
Ни о чем серьезном не говорили, это все на завтра отложили. Просто рассказал подробно, как казаков водил и что там и как происходило. Стоило же только стемнеть, как я сразу спать завалился. Каким бы там двужильным меня не считали, вымотался я изрядно, так что вырубился сразу и до самого утра.
С утра тоже разговора не получилось, так как стоило только солнцу подняться, как в наши ворота снаружи постучали.
— Утра доброго, хозяин, — бесшабашно улыбнулся совсем молодой казак, лет двадцати на вид. — Господин урядник Корниенко Захар Авдеевич велел вам вернуть. В целости и сохранности возвращаю, — махнул он рукой на нашу реквизированную вчера телегу. — Прощевайте.
— А-а… — это и все что вырвалось у деда, который сам калитку открыл, так как с утра пораньше во дворе уже возился.
Больше ничего сказать он не успел, казак вскочил на до этого привязанную сзади к телеге лошадь, и только оседающая на дороге пыль указывала на то, что он действительно только что тут был.
— И что нам с ней делать? — услышал я заданный бабушкой деду вопрос.
Урядник не только телегу вернул, но и запряженную в нее одну из вчерашних трофейных лошадок нам подогнал. Так что вопрос в тему, ведь у нас и так, помимо коровы, молодого бычка, свиней, кур и гусей, в хозяйстве две лошади было. Тягловой мерин Яман, которого мы для хозяйских нужд используем: огород вспахать или в ту же телегу запрягаем, когда на торг едем. И такая же неказистая, как нам сейчас подарили, низкорослая лошадка Тиса, она у нас охотничья. Когда на заготовку мяса или каких других даров природы в тайгу идем, то ее с собой берем. Пусть она неказистая, но по выносливости и неприхотливости многим другим лошадям фору даст.
Так что третьей лошади нам просто не нужно, вроде как, но не отказываться же. Хорошо конюшня просторная, еще пару лошадок могла бы вместить, с размещением проблем не возникло. А вот с кормами, вроде и должно хватить, всегда с запасом заготавливаем, но лучше сена с соломой еще докупить. Хотя «монголки» и неприхотливые, способные вообще на подножном
