кабинете пробую реанимировать свой сотовый. Но безуспешно. Услышав крик, удивляюсь — давно он так не орал. Последний раз — когда мне было пятнадцать, и я разбил на гонках новую машину.
Отрываюсь от телефона, потому что разгневанный родитель врывается ко мне.
— Тыыы! — рычит он дальше, утратив способность связно выражать свои мысли.
Не понимаю, чем вызван такой приступ гнева, таращусь на предка.
Он подлетает к моему компьютеру, что-то на нем ищет, находит и разворачивает изображение.
Я перестаю дышать.
— Что это?! — теперь папа рычит мне непосредственно в ухо.
И по мере того, как клетки мозга распознают то, что я вижу на экране, все, что случилось сегодня утром, встает на свои места.
Я любуюсь собственным задом, лишенным какой-либо одежды, а еще мужской задницей шоколадного цвета. Разворачивающееся перед моими глазами действо лишено какого-то скрытого смысла. Все исключительно ясно — и выдавливаемая смазка на мой зад, и чей-то голый пенис, и следующие за ним поступательные движения.
Вот почему госпожа Новикова ушла сегодня с гордо поднятой головой, даже не спросив, за что я с ней так. Не проронив ни одной слезинки. А я готовился к разбору полетов.
Вот почему, когда я попытался переправить видео с нашим сексом своему знакомому, у меня ничего не получилось. Как и выложить его в сеть.
Вместо этого на телефон пришла картинка с конфигурацией из среднего пальца с телефона Лены, после чего у меня накрылся аппарат. К сожалению у меня не было времени разбираться — с утра должно было состояться важное совещание.
Сейчас до меня доходит — она всё знала, когда пришла ко мне. И обдурила меня.
Зачем тогда пришла, если знала?
Вместе с пониманием, что это не я поимел ее, а меня поимели как последнего лоха.
Кровь отливает от лица. Дикая ярость вырывается вместе со свистящим:
— Убью суку!
Но я не один.
— Платон, это везде! Объясни мне, что это! — голос отца звучит тише.
Я дергаюсь. Он, что, думает, я и этот шоколадный заяц на самом деле?!
— Пап, это монтаж.
Он оседает в кресло и сиплым голосом спрашивает:
— Ты представляешь, как нас опозорили? Я хочу знать, кто.
Врать ему мне незачем.
— Падчерица Давлатова.
Он бросает на меня взгляд, в котором отчетливо читается: "С кем ты связался?!"
— Я поговорю с Сергеем. Он должен поставить девчонку на место.
Мне не хочется никого вмешивать
— Не надо. Я сам разберусь.
— Разобрался уже. Хватит.
Он звонит начальнику службы безопасности. Тот является в кабинет слишком быстро, будто стоял под дверью.
— Видел?
Тот согласно кивает.
— Чтобы этого дерьма в сети не было. Проведи экспертизу на подлинность. И найди мне этих умельцев. Искать нужно через дочку давлатовской жены.
Молчаливый мужик понимает отца с полуслова.
— Все сделаю, — успокаивает отца и выходит в коридор.
Я иду следом.
— Никитич, четырех парней мне подбери.
Он отвечает.
— Через 10 минут будут готовы.
Но, вернувшись в кабинет, вижу, что лицо у отца стало серого цвета, а он дергает воротник рубашки и галстук, пытаясь вдохнуть.
— Настька! — зову я не своим голосом секретаршу.
Она залетает на высоченных шпильках. Слишком медленно. Надо запретить ей носить такую дурацкую обувь.
— Лекарство неси!
Правда, требуемое она приносит почти мгновенно.
Я укладываю отца на диване, даю ему таблетку и жду, когда ему станет лучше. Постепенно приступ сходит на нет. Он перебирается к себе.
А я вместе с выделенными мне людьми направляюсь домой к этой дряни. Только бы до нее добраться, и я устрою ей веселую жизнь.
В домофон не звоню. Вряд ли она откроет мне после такого. Да и в дверь квартиры тоже.
Парни какое-то время ковыряются в замке, и я попадаю в квартиру. Руки чешутся от желания свернуть Еленке шею.
Однако квартира пуста.
Я опять просчитался.
И это становится последней каплей. Стул летит в зеркало. Еще что-то из мебели с треском ломается. Тряпки летят клочками. Парни меня не останавливают. А я даю выход душащей меня ярости.
Останавливаюсь сам посреди разгромленной квартиры. Ловлю себя на мысли, что хорошо, что девчонки здесь нет. Убил бы.
Но жажда возмездия утихла лишь ненадолго. Сев в машину, велю ехать в поселок к Давлатову. На кпп нас не пустили.
Я вернулся к себе в квартиру, чтобы проверить камеры. Они оказались залиты какой-то жидкостью. Подъехал спец, который их устанавливал. Все осмотрел, демонтировал, сказал, что они уничтожены с помощью оборудования, используемого спецслужбами. И скорее всего никакую информацию восстановить не удастся.
Я проглотил и это. Затем вернулся в офис. Никого уже не было.
Войдя в кабинет отца, услышал как он ругается по телефону. С Давлатовым.
— Это уже ни в какие ворота, Сергей. Я хочу поговорить с девчонкой. Сам. Узнать, кто ее надоумил. В каком смысле, мне сначала следует с сыном побеседовать? Я этого так не оставлю, имей в виду.
Потом отец отбросил сотовый.
— Он велел тебе передать, что если с ее головы упадет хоть один волос, ты — не жилец.
— Посмотрим, — я недобро ухмыльнулся, — Приходит время молодых. А Давлатова пора списывать в утиль.
Оставшись один, еще раз пересмотрел видео, кипя от злобы. Это ж надо такое придумать. Из сети его удалили. Тех, кто его сделал, ищут. И найдут.
Да и до этой затейницы я доберусь. Она очень пожалеет о том, что сделала.
По поводу того, кто и что будет болтать на мой счет, мне было плевать. Только за отца переживал.
Платон
Ночевал я дома у родителей. Отец попросил. Тем более, что сегодня суббота. Может боялся, что я ночью брошусь штурмовать особняк Давлатова. Дела в офисе, конечно, были, но их решили отложить.
Утром мы собрались за завтраком. Отец хмурился и недовольно бухтел. Мать обеспокоенно поглядывала то на меня, то на него.
— Мне — кофе, — безапелляционно заявил он, усевшись на свое место во главе стола.
— Но Игорёк, тебе же вчера плохо было, — попыталась возразить мама.
Он был непреклонен.
— Катя, я же попросил!
Она налила ему кофе. Посторонних никого не было, прислуга накрыла стол и испарилась. Отец говорил, что не любит, когда ему в рот смотрят, а еду на тарелку он в состоянии положить самостоятельно.
Я же посмотрел на маму и призадумался, смогла бы она так подставить своего Игорька. Хотя он бы тоже не стал снимать ее без трусов и выкладывать снятое в интернет.
Отправив в рот кусок омлета, он спросил:
— И как же ты теперь будешь, сын?
Я подцепил вилкой
