На счастье, жители весьма активно занялись обороной селения, хотя ни на какой набег они пока не соглашались. Какой-то определенный изъян в психологии аборигенов явно присутствовал. Ангелами они не были, с соседями враждовали испокон веков, только такое впечатление – активность вражды зависела от настроения. Хитчи набегом побудили аминов к ответным мерам, однако стоило нарваться на засаду, как боевой дух угас. Сейчас вспыхнул вновь, но только в варианте защиты собственных владений. Полное господство сиюминутного настроения, не подкрепленного ни разумом, ни единой направляющей волей.
– До темноты успеем добраться? – спросил Кречетов.
Кангар отрицательно покачал головой. Потом добавил словами:
– Немного. Если выступим сейчас. Дорога долгая.
Кречетов посмотрел на небо. Солнце стояло высоко, и вечер должен был наступить нескоро. Светлое время устраивало больше, можно хотя бы осмотреться перед тем, как начать действовать, но выбирать не приходилось.
– Выступаем немедленно. Ничего лишнего не брать. Пойдем налегке. Только патроны и продукты на два дня.
Задерживаться полковник не собирался, и запас приказал взять лишь по старой армейской привычке всегда рассчитывать на худшее.
Отец Александр молился. Долго, истово, самозабвенно. Он начал свое обращение к Богу, едва небольшой отряд скрылся за ближайшим склоном и продолжал вплоть до того мгновения, когда все та же женщина не позвала его со двора. Повод был радостен. Муж очнулся и, хотя жизни его все еще угрожала опасность, по сравнению с пережитым она казалась преодолимой. Надо лишь вновь воззвать к могущему Богу пришельцев, и тот в милости своей снизойдет, поможет раненому исцелиться.
Вернулся батюшка часа через два, вновь опустился на колени и забормотал, временами старательно крестясь.
Монах был неутомим. Даже Мюллер, в конце концов, прервал свои расчеты и записи под влиянием чувства голода, а отец Александр продолжал все в том же темпе то возносить мольбы, то класть поклоны перед поставленным к стене образом.
Мужская половина аборигенов по-прежнему находилась вне селения. Они то рыскали в ближайших окрестностях, то собирались за околицей и ожесточенно спорили о каких-то делах.
Впрочем, нетрудно было догадаться, о каких.
На беду, Кречетов не оставил никого из казаков, и сейчас было некому развести костерок и хотя бы поставить чайник. Сам профессор был далековат от подобных чересчур сложных дел. Как-то привык, что бытом всегда занимаются другие, пока он решает сложнейшие проблемы мироздания, или пишет очередную работу на основе свежего материала.
А чая хотелось. Все-таки, не одним высоким жив человек. Порою ему нужна вполне материальная пища, или, хотя бы, кружка горячего напитка. Даже думать после нее намного легче. Особенно, когда мысль вертится на месте в поисках ускользающего решения.
– Как думаете, батюшка, наши сумеют освободить Михаила? – чтобы отвлечься от плотских мыслей, спросил профессор.
Монах закончил очередную молитву, неторопливо встал с колен и лишь тогда повернул к Мюллеру мясистое лицо.
– Все в руце Божьей. Но я молюсь, дабы предприятие сие увенчалось успехом, – судя по оборотам, отец Александр еще находился под влиянием собственного обращения к Богу.
Мюллер вздохнул. В Творца он верил, а вот в Его помощь собственным созданиям – не очень.
– Ты бы помолился, Карл Иванович, – понял его Александр. – Оно враз и полегчает.
Тон монаха был сочувствующим, взгляд – добрым. Наверное, поэтому Мюллер признался, хотя давно зарекся вступать со священнослужителями в духовные споры:
– Не верю я в исполнение просьб. Там, на небесах, давно утонули бы в наших молитвах, если бы стали прислушиваться к ним. Столько народу, и каждому чего-то ежедневно надо. Причем, иной молит о каком-нибудь пустяке с такой силой, что заглушит действительно важное. Да и что считать важным?
– Молитва не для Бога. Она для самого себя и для других, – не стал ортодоксальничать Александр. Мюллер краем уха слышал, будто из-за взглядов у монаха были какие-то неприятности, закончившиеся этой экспедицией. – Слово имеет немалую силу. Если подкреплено искренним чувством. Глядишь – и почувствуют наши казаки: не одни они во враждебном мире. Есть кто-то, искренне желающий им добра и удачи. А с поддержкой иногда самые дерзновенные дела удаются. В этом высокое назначение молитвы.
В конце речи отец Александр не удержался, назидательно поднял палец с набившейся под ноготь грязью.
– Ты не смотри так, Карл Иванович, – Александр оценил некоторую оторопелость собеседника. – Думаешь, все в мире цифрами меряется? Любая человеческая победа – это победа духа. Того самого, который никакой сухой цифрой не измеришь. Душу нам дал Господь. Цифру он тоже дал, но лишь там, где без нее не обойтись. А в данный момент нашим казакам дух любых подсчетов важнее. Дух же молитвой крепок и верой в правоту своего дела. Той верой, что от Господа. И не столь важно, станет ли помогать творец, или сумеешь обойтись своими силами. Бог – не нянька. Ему за каждым следить некогда. Но пока стоит на земле Русской вера, стоит и сама земля. Истончится – и рухнем червивым деревом.
Мюллер некоторое время ошарашено молчал, и лишь потом смог улыбнуться:
– Вы даете, батюшка! Так вы скоро или начнете проповедовать про иные миры на звездах и планетах, или займетесь спиритизмом.
– Вот что за каша в голове, прости, Господи! – Александр перекрестился, сдерживая порыв благородного, но неуместного в данный момент гнева. – Спиритизм – от дьявола. А что до ваших звезд, то нигде не написано, будто они лежат пустыми и безжизненными. Знамо, и на них может быть жизнь во славу Божью! Да и есть. В чужом мире находимся. Однако ж, не зря же Творец раскинул над нами чудную красоту. Смотришь – и диву даешься. Прям, душа преображается, и хочется самому стать лучше, достойнее несказанной картины.
– Вы прямо, батюшка, поэт, – не сдержался Мюллер. – Так образно говорили, что мне прямо захотелось немедленно взглянуть на небесный свод. Благо, на дворе уже стемнело.
– А что? Можно и взглянуть. Заодно посмотрим, что в селении происходит? Скоро ли аборигены намереваются вернуться под крыши, или они хотят врагам отворот поворот дать подальше от родных стен? – сразу согласился монах и первым двинулся к выходу.
Там он застыл, глубоко втянул в себя воздух, слегка попахивающий дымом и ароматами готовящейся еды, посмотрел на зажигающиеся во тьме звезды и в восхищении покачал головой.
– А небо-то какое красивое! Одно слово: лепота! Пусть даже не походит на наше, – Александр привычно перекрестился.
Мюллер невольно подумал: ведь знает о переносе в чужой мир, и так спокойно относится к этому, будто подобное случается едва не каждый день.
Только батюшка был силен не знаниями, а верой. Ему просто не было дело, в каком из сотворенных Господом миров пребывает его грешное тело. Дух-то всегда при нем…
