от автократий периферии состоит в том, что они выносят все необходимые для их существования ужасы войн, вторжений и геноцида в Третий мир. В то же время население таких стран оболванивается прессой и подвергается манипуляциям.
Необходимость классовой, социальной революционной борьбы наравне с борьбой за права женщин или меньшинств — совершенная аксиома. Так что неправы догматические марксисты, которые хотят упрекнуть её в отсутствии классового подхода.
Впрочем, они подчас правы, говоря это относительно нынешних представительниц интерсекционального феминизма.
Впрочем, тут нужно различать: от выхода «Одномерного человека» и начала новых левых как особой традиции до выхода книги «Разве я не женщина?» прошло около сорока лет; от выхода этого манифеста Белл Хукс до движения MeToo прошло ещё примерно столько же. Так что не стоит перескакивать напрямую от этого манифеста к современному интерсекциональному феминизму, многие инициативы которого и впрямь подчас весьма сомнительны.
* * *
Весьма интересна с точки зрения теории и практики была канадка Энн Хэнсен.
Она вообще представляет собой несколько курьёзный случай, для нашей страны и нашего времени глубоко непонятный, но потому и интересный, и необходимый.
Тут необходимо сделать несколько ремарок касательно тогдашнего контекста.
В нынешней России, к великому сожалению, современный феминизм третьей и четвёртой волн принял несвойственную ему на Западе форму воинственно индивидуалистической идеологии.
Российский феминизм последних лет во многом развеивался под лозунгом «Отстаньте от меня!».
У нас феминизм мыслится в первую очередь как индивидуалистический проект, проект, цель которого обеспечить женщине (конкретной женщине) «свободу от». От угнетения, от патриархата, но также и свободу от любого общественного контроля, от служения обществу, от любого коллективного или альтруистического действия.
Во многом именно такое истолкование феминизма стало распространённым в России по причине длительной общественной аномии.
За годы позднего СССР и позднее в 1990-е и 2000-е годы у нас в стране произошла чудовищная эрозия общественных институтов и рост недоверия к ним со стороны общества. Постоянный обман и манипуляции со стороны сначала официальных структур Советского Союза, а потом и со стороны «новых» «демократических» властей породил у жителей Восточной Европы недоверие ко всему, что так или иначе было связано с общественной сферой.
Так, любые моральные отсылки к таким понятиям, как честь, Родина, классовые и национальные интересы, общественный долг — маркируются либо как проявления «ложного сознания», либо как прямая пропаганда, так или иначе выгодная властям.
В России это осложняется тем, что многие формы альтруистической моральной аргументации оказались узурпированы нынешней властью, а потому, скажем, любой патриотизм будет подавляющей частью общества восприниматься либо как оплачиваемая работа на власть, либо как признак глупости и подверженности сознания пропаганде.
Точно так же воспринимаются и многие другие формы альтруистического поведения.
Эта проблема и поныне имеет большое значение даже внутри левого и женского движения в России. Она, в частности, очень мешает оказывать помощь политзаключённым. Она же мешает созданию полноценной организации: любая оформленная структура вызывает недоверие даже у многих активистов.
Феминизм в России сможет стать прорывной, по-настоящему революционной идеологией только если будет способен побороть аномию, стать идеологией общественной мобилизации, общественного доверия. Без возвращения в неироничном, а серьёзном ключе таких понятий как Родина, долг, честь в общественный и политический дискурс никакие преобразования в России останутся невозможны.
Разумеется, в Канаде 1970-х положение было принципиально иным.
Энн Хэнсен с самого детства мыслила главным образом общественными категориями. Вся её деятельность носила подчёркнуто альтруистический характер.
* * *
Скажем немного о взглядах Энн Хэнсен. Этот вопрос имеет огромное значение для понимания всей её деятельности.
Хэнсен, вне всякого сомнения, — феминистка. Тем не менее, феминизм для неё является хоть и вполне органичной, но отнюдь не единственной составляющей её политического сознания.
На протяжении всей сознательной жизни Энн была и оставалась коммунисткой, анархисткой, зоозащитницей и экоактивисткой, выступала против американского империализма, поддерживала различные сепаратитские группы и стояла на жёстких просоветских и тьермондистских позициях.
Любые проявления общественного неравенства, сексизма, расизма, национального и гендерного угнетения, вмешательства стран Первого мира в дела колониальных народов, примеры уничтожения окружающей среды во имя обогащения — вызывали в ней праведное чувство гнева.
Хэнсен поддерживала индейские движения как в Канаде и США, так и в Латинской Америке, с подросткового возраста выступала как квебекская сепаратистка и националистка.
В отличии от многих политактивтстов современной России Энн совсем не мыслила бинарными категориями.
Некоторые биографы утверждали, что сначала она придерживалась марксистско-ленинских позиций, но потом перешла на анархические.
На самом деле это полная чушь.
Для Хэнсен марксизм и анархизм существовали параллельно, как две реки: из обоих можно пить, но не обязательно соединять их для этого каналом.
Точно так же ей показались бы странными популярные в России споры вроде «надо ли поддерживать экологическое движение — ведь борьба за экологию отвлекает от классовой борьбы».
Такая оптика была для Хэнсен незнакома. Классовая борьба была для неё неразрывно связана с экологической, равно как она была связана с борьбой за права женщин и коренных народов. Одно просто и логично вытекало из другого.
Это же касалось и методов борьбы: членство в марксистском Фронте освобождения Квебека не помешало ей возглавить анархическую партизанскую организацию, а руководство политическим подпольем и предпочтение вооружённых методов борьбы никак не помешало ей избраться в парламент Канады, чтобы потом вновь оставить его ради вооружённой борьбы (это было уже в 2000-е и в книгу не попало). В свою очередь феминизм не помешал ей родить уже в весьма зрелом возрасте трёх замечательных детей.
Несмотря на увлечение радикальным феминизмом, Хэнсен принципиально не делила людей по гендерного признаку. Она полагала, что гендерное разделение насильно насаждается властью капитала с целью дальнейшего разделения общества, дробления его на мелкие обиженные группы.
Конечной целью радикального феминизма Хэнсен видела уничтожения всякого гендерного превосходства, а возможно, что и полового деления. Тем не менее, она считала, что в прогрессивном движении люди должны вести себя друг с другом так, будто все привилегии уже устранены по крайней мере в рамках самого движения. Она была напрочь лишена ненависти или недоверия к мужчинам, равно как и чувства превосходства. Людей она считала возможным оценивать лишь по их личным качествам, но не по принадлежности к определённой группе.
Тем не менее, Хэнсен критиковала т. н. «формальное равенство», при котором разделение мужчин и женщин устраняется лишь на словах, в реальности принимая новые изощрённые формы.
Большое влияние на неё оказали Александра Коллонтай, Белл Хукс и Шуламит Файерстоун. Взгляды Энн развивались на стыке интерсекционального, радикального, анархического и социалистического феминизма.
Несмотря на то, что Хэнсен застала и сексуальную революцию 1960-х и
