смолкли шаги, Саламура вылез из камина, подошёл к двери и осторожно высунул голову. В коридоре никого не было. Пастушок на цыпочках прошёл немного и вдруг услышал какие-то странные звуки — кто-то пел или выл. Саламура, прижимаясь к стене, крался по коридору. Голос показался ему знакомым, вскоре он узнал и слова песни:
Нет на свете человека
Скупее Бородавки.
Прячет золото в носу,
Словно в тайнике.
«Это же Зуботычина», — удивился Саламура.
Пастушок продвигался теперь ещё осторожней. В конце коридора он увидел огромную клетку, в которой сидел, как волк в зоопарке, известный силач Зуботычина.
Видно, от нечего делать бывший телохранитель пел.
— Здравствуй, Зуботычина, — подошёл к клетке Саламура.
Зуботычина молча взглянул на пастушка.
— Почему ты в клетке? — спросил Саламура, уверенный в том, что Зуботычина не узнал его.
Бывший телохранитель первого министра ехидно улыбнулся и сказал:
— В камере меня не удержишь, одним ударом кулака разнесу дверь в щепки. А с клеткой мне не справиться, как и с тобой.
— Значит, ты узнал меня?
— Узнал, узнал, даже несмотря на грим. С чего это ты так выкрасился?
— Мы решили освободить всех узников, вот я и выпачкался, пробираясь сюда через дымоход.
— И меня освободите?
— Говорят, ты рехнулся.
— Это когда не одолел тебя, а сейчас я снова в своём уме.
— Что-то не верится.
— А ты испытай — выпусти, и я сделаю всё, что прикажешь. Буду твоим рабом.
— Я не признаю рабства.
— Эх, никто мне не верит.
— Скажи, если тебя освободят, ты опять станешь телохранителем Бородавки?
— Чего? — взревел Зуботычина. — Это он, Бородавка, посадил меня в клетку. Мы ещё встретимся, и я заставлю его проклинать день своего рождения.
— Значит, ты даёшь слово поступать так, как я велю?
— Честное слово! Буду слушаться только тебя.
Саламура научил Зуботычину, как ему поступить.
В коридоре раздались шаги. Это вернулся Раза. Усадив Акти-Лу в запасную камеру, он шёл, беззаботно бряцая ключами. И вдруг увидал чёрного мальчика, разговаривающего с Зуботычиной. Раза не поверил своему единственному глазу.
— Что за чертовщина! — крикнул он. — Откуда ты взялся?
— Я трубочист.
— Трубочист? А что ты делаешь здесь?
— Как — что? Чищу дымоходы.
— Но кому это надо? Печей здесь не топили лет двадцать.
— Поэтому и поручили мне…
— Врёшь! — возмутился Раза. — Кто мог тебе поручить?!
— Вы мне не верите?
— А что у тебя общего с этим полоумным?
— Просто болтаем о том о сём.
— Тебе повезло, освободилась камера, — зло пошутил начальник тюремной стражи. — Посиди, пока выясним твою личность.
— Я лучше здесь постою.
Саламура прижался спиной к клетке.
Раза схватил его за грудь, но пастушок уцепился пальцами за прутья.
— Брось артачиться, — приказал Раза и обхватил Саламуру руками.
Зуботычине только этого и надо было. Он мигом высунул правую руку и притянул к себе начальника тюремной стражи. Раза скорчился от боли.
— Ой, больно, отпусти, — заревел он, — отпусти, мальчишка сбежит!
Зуботычина схватил его и второй рукой. Раза извивался. Потом обмяк, опустился на колени.
Саламура снял у него с пояса связку ключей.
— До моего возвращения крепко держи этого негодяя, — сказал Саламура и начал открывать камеры. — Сидите пока на местах, — предупреждал он арестантов. — Сначала я открою все двери и только потом взломаем крепость изнутри.
Покончив с первым этажом, Саламура поднялся на второй.
Заключённые обнимали его, целовали.
— Не надо меня благодарить, — сказал пастушок, — главные бои впереди.
А сам подумал: «Вся надежда на третий этаж, там я наверняка найду Байю. Светлячки не могли ошибиться, она здесь, в тюрьме».
Но Байи не оказалось и на третьем этаже.
«Что же делать, где её искать?» — недоумевал пастушок.
В это время с улицы донёсся шум. Саламура обратился к узникам:
— Следуйте за мной, братья, восстание началось!
Бородавка не сдержал слово. Пастушок в секретной камере
Первый министр и его телохранитель подвели заговорщиков к тюрьме. Дубинорукие, ещё издали заметив надвигающуюся толпу, приготовились к отражению атаки. Однако впереди шёл Бородавка, и гвардейцы дали отбой. Новый командир взвода, до этого он служил начальником штаба, мудро рассудил:
— Не с войной они идут к нам, а с миром.
Бородавка заверил кузнеца, что немедленно откроет ворота и выпустит арестантов всех до единого.
— Слово есть слово! — заключил первый министр и приказал телохранителю следовать за ним.
Но кузнец решительно воспротивился.
— Ваш телохранитель останется заложником, — сказал он, — идите.
Первый министр бодрой походкой направился к гвардии. Кузнец подумал: «Только напрасно мы мучали бедного Саламуру, вот ведь как легко добились победы!»
Но вероломный Бородавка думал иначе. Он-то не считал войну для себя проигранной. Едва первый министр очутился за спинами дубиноруких, он сразу же крикнул:
— Разгоните этих собак!
Гвардейцы повиновались и кинулись на толпу восставших, и те поняли, что совершили ошибку: нельзя было выпускать Бородавку. Но теперь они могли только кусать себе локти.
Гвардейцы, выбросив вперёд руки с дубинками, шли на повстанцев. Тогда кузнец приказал своим соратникам достать дубинки.
— Встретим карателей во всеоружии!
Назревало кровопролитие.
В это самое время из тюрьмы хлынули заключённые. Они ударили гвардейцам в спину. Те побросали дубинки, решив, что сопротивляться бессмысленно.
А Саламура побежал назад, в тюрьму, — ведь Байю он так и не нашёл.
Начальник тюремной стражи орал не своим голосом. И чем сильней он кричал, тем больней сжимал ему руки Зуботычина.
— Где та девочка? — подскочил к Разе Саламура.
— Не знаю… не знаю… — ответил начальник тюремной стражи.
— Сейчас же скажи, где Байя, иначе…
— Ой, больно! — завопил одноглазый.
Видно, Зуботычина пренебрегал методом убеждений, он действовал силой.
— Говори! — приказал он из клетки.
— Не я… не я… запер её… это первый министр. — Раза трепыхался в железных руках бывшего телохранителя Бородавки.
— Ладно, рассказывай! — Зуботычина чуточку расслабил пальцы.
— На башне есть чердак… Дверь в потолке… Лестница валяется там же.
Саламура уже бежал к башне. Нет, он не бежал — летел. Вы не успели бы и глазом моргнуть, как он оказался на третьем этаже.
Вот и чердак. Лестница
