слякоть. Лишь кроны развесистых кленов в любую погоду сияли позолотой уходящего тепла. Листва редела, городской парк на глазах пустел. Аллея, где не так давно за Милой и Федором наблюдали пес с вороной, превратилась в ковер из разноцветных листьев. Милу тянуло на это место. К заросшему пруду с отражающейся в нем полуразрушенной церквушкой она ходила на пленер. Прохожие останавливались за ее спиной и подолгу любовались незатейливым пейзажем. Кто-то хвалил, кто-то тепло улыбался или просто кивал в знак поддержки. Седой фотограф долго выбирал ракурс и сделал несколько снимков юной художницы. Вскоре на стенде объявлений училища поместили разворот престижного журнала с большой статьей, посвященный Миле и ее творчеству. Чего лукавить, ей было приятно, но очередной виток славы и чрезмерный интерес многих не могли компенсировать отсутствие внимания со стороны одного-единственного человека. Да и зависть однокурсниц не добавляла положительных эмоций. В юной душе царила пустота. Руку помощи протянул старый наставник. Петр Кузьмич, сам того не ведая, стал той спасительной соломинкой, которая связывала Милу с внешним миром. Но даже устроенная им первая персональная выставка не возродила в девушке жажду новых свершений. Критики с особой чуткостью смаковали ее графические работы. Цикл «Зимний парк» был истинно хорош. Ворона с куском булки на бордюре, гоняющийся за мячом пес, растущие в снегу грибы на клумбе… Боль выходила из нее неспешно, сюжетами для рисунков и картин. Мила превратилась в тень. Все думали, что от работы и усталости. Один лишь педагог понимал, что от терзаний. С первым снегом Петр Кузьмич вывел подопечных на натуру. Девочки, позабыв о мольбертах, носились по парку, дурачились, лепили из снега фигурки и не упускали возможность пококетничать с парнями. Мила же до посинения рук не выпускала из них кисти. Уже одеревенели и перестали гнуться пальцы, замерзли на морозе краски и превратились в льдинки слезы, а бедолага все стояла и писала, едва дыша, не шевелясь. Петр Кузьмич отпустил группу и вернулся к проблемной подопечной. Ни семьи, ни детей у мастера не было, потому тонкостей общения с девушкой ранимого возраста педагог не знал, но слова, идущие от сердца, искал. Он сочувствовал и, как мог, пытался вывести юную страдалицу из заторможенного состояния. Художник окликнул Милу. Она не среагировала. Петр Кузьмич вырвал из девичьих рук кисти и растер звенящие от холода ладони. Студентка посмотрела на него с недоумением. Наставник достал термос и буквально силком влил в нее несколько глотков сладкого горячего чая.
– Спасибо, я не голодна, – попыталась уклониться Мила.
– Пей! – грозно приказал преподаватель. – Пей и не смей перечить старшим!
Окрик вывел из прострации. Мила через силу сделала несколько глотков. Петр Кузьмич развернул бутерброд. Девушка запротестовала. Педагог проявил твердость и заставил ее перекусить. По телу побежало тепло. Мила оживала на глазах.
– Предательство – не повод выпадать из жизни, – попытался вразумить ее художник. – Обиды не только злят, но и закаляют. Федор, конечно, оказался не самым…
– Он – предатель! – сквозь слезы выкрикнула Мила. – Как прикажете с этим жить?
– Забыть! – приказал старик. – Горе, когда близких не вернуть. Когда слеп, а руки помнят краски. Когда музыка из тебя льется, а вместо рук – протертая культя. У тебя все живы, руки-ноги целы, глаза видят, сердце слышит. Живи и твори.
Мила разрыдалась. Петр Кузьмич неуклюже обнял ее.
– Помнишь, ты говорила, что в детстве упала в колодец?
Девушка кивнула и удивленно посмотрела на преподавателя.
– Тогда ты отчаянно барахталась, почему сейчас сдаешься? Камнем на дно – проще простого. А ты посмотри вверх – там светят звезды. У тебя талант, детка. Распорядись им с умом. Докажи свою состоятельность. Всем. Мне, себе, на худой конец, паршивцу Федору. Он еще будет стоять в очереди за билетом на твою выставку. Тогда и увидим, кто наверху, а кто увяз в болоте.
Аргумент возымел действие. Мила воспряла духом. Картинка с мечущимся вдоль очереди Федором подняла ее самооценку. Удар по самолюбию был самым лучшим лекарством. Снайперский выстрел старого мастера попал в цель. Фронтовой опыт пришелся кстати. В войну на «слабо» их брали в медсанчасти, когда резали по живому, потому что анестезии не было. Иначе не получалось. Война научила выживать, исходя из обстановки. Вот и сейчас девчонке очень больно, но за нее уже не страшно – будет жить. Мила словно прочла мысли педагога и благодарно улыбнулась. За ее моральное состояние можно было не волноваться – воспряла духом, глупостей уже не наделает. Художник вызвался проводить ее до общежития. Молчали каждый о своем. Но с этого момента лед тронулся. Воля уже не была парализована – с опасного пути горемыка, хочется верить, свернула.
С весной к Миле вернулись эмоции. Взгляд не просто фиксировал происходящее – замечал нюансы. Сердечный ритм тоже сменил свою частоту – ускорился, но не зашкаливал. Разговорившись с девушкой из соседней группы, Мила поняла, что их волнуют одни и те же проблемы. Общность интересов сблизила. Ольга увлекалась бальными танцами, Мила приходила поддерживать ее на выступлениях. Мир танца удивлял и вдохновлял. Мила ловила ускользающие движения и с упоением рисовала. Жизнь завертелась в ритме вальса. На финальном соревновании Ольга познакомила новую подругу с братом напарника. Тот переживал так неистово, что рассмешил Милу. Рука невольно потянулась к карандашу. Дружеский шарж привел молодого человека в полный восторг – его никто прежде не рисовал, тем более с таким тактом и теплом. Всю дорогу до общежития говорили об искусстве. Неординарность суждений девушки тронула Бориса до глубины души. Прощаясь, договорились о новой встрече.
– Как тебе вчерашний вечер? – уточнила наутро Ольга.
– Борис – приятный собеседник.
– Ты у него не сходишь с языка. Вечером зовет всех нас в кафе.
– С кафе у меня связаны не самые лучшие воспоминания…
– Можно закатиться в ресторан – Борис решил обмыть лейтенантские погоны.
– Он офицер?!
– Всего лишь третий день. И у него насчет тебя самые серьезные намерения. Смотри, не упусти – за таким парнем любая на край света помчится.
Мила задумалась. А почему бы и нет? Не сошелся же на Федоре свет клином. И пусть в сердце у нее пусто, счастливым замужеством она утрет обидчику нос.
Предложение Борис сделал в тот же вечер. Растерянная Мила взяла паузу. К вести о возможной свадьбе дома отнеслись прохладно. Перспектива иметь зятя-офицера тешила Лесино самолюбие, но семейные обстоятельства не позволяли веселиться. Отец тяжело болел, и врачи предупредили, что дни его сочтены. Григорий даже взял отпуск, чтобы помогать жене и теще в уходе за тяжело больным стариком. Затевать в
