за окном висел дрон, наблюдатель на том конце подумал бы, что она молится, так это выглядело. Молится или считает в уме.
43. Чёрная. Раз и нету
Это должно было закончиться, рано или поздно.
Дружок мой седой заглянул ко мне вечером. Сказал, плохие новости, завтра приедут из Комитета, и ему нужно уходить, прямо сейчас. Я сказала, вот это номер. Спросила, а мы, а с нами что теперь? Он ответил, пока непонятно, может, обойдётся всё. Спросила, чего он так боится, не арестуют же его. Максимум, ну, приедет officière, сядет в кабинете, и продолжит он делать то же, что и раньше, только под ней. У всех так.
Дружок мой усмехнулся, сказал, не его вариант. Было, сказал, уже с ним такое, он в курсе, как оно. Поначалу не тронут, потом уволят, потом окажется, что его имя в списках, и он даже не узнает, в каких именно. В плохих. Пройдёт ещё немного, возьмут на улице или в парке на скамейке и отвезут за кольцо, на Тёмные. Умеют они, сказал, сжимать жизнь в точку размером с объектив уличной камеры для распознавания лиц. Так что лучше он сам. Тем более места он знает.
Я его раньше не спрашивала про Тёмные и сейчас тоже не спросила. Думала, останется у меня до утра, но он не остался.
Сказал, со Славиком осторожнее. У него там по трекам не всё так просто.
Кто бы сомневался. Я не сомневалась.
Сказал, может, снова увидимся, лет через двадцать, да?
Попрощались.
А утром приехали Сёстры, на двух джипах с пулемётом, и сразу за ними чёрный минивэн. Автоматчица встала у входа в корпус, где мы жили.
Толстая серая белка с рыжим хвостом сидела на дереве за забором, я видела её из окна, и автоматчица её тоже видела. После пятой волны, когда зачищали вымершие кварталы в центре, в квартирах находили трупы с обглоданными лицами и выеденными животами. Много таких фоток постили. Писали, это крысы, грызуны.
Я всегда думала, это кошки.
Комитетские первым делом отобрали у меня телефон.
Могли бы не беспокоиться, звонить мне некому, писать тоже. Будь у меня родные или друзья, пожаловалась бы, не поверишь, меня снова уволили, да, отличный проект, лучший в моей жизни. Но ни родных, ни друзей у меня нет.
Потом вызвали. Поднимайся, сказали, на четвёртый. К дружку моему, значит, в кабинет его бывший. Там сидела officière в розовой двойке, рядом яйцо на столе. Сказала, ваш сбежал, бросил вас. Ещё сказала, для него это не в первый раз, и там ему самое место, на Тёмных.
Я подумала, хорошо, он мне не говорил ни о чём таком. Берёг меня.
Её интересовало, что мы здесь делали, в тридцатке, чем занимались.
Я могла бы рассказать ей, как спускалась по ночам в фойе, где мы подключались. Ночью всё воспринималось острее, реальнее, и мальчик приходил живой, не отличить от живого. Могла бы рассказать, как побаивалась его, ведь он всё про меня знал, видел насквозь. Знал про всех моих базовых, осветителей, менеджеров по продажам, охранников, водителей, тренеров из спортивных клубов. Про мужиков под мостами, в пустых кинотеатрах, в декорациях яхт и вилл, в моей двадцатиметровой студии, под хрустальной люстрой с шариками. Мальчик видел меня так же ясно, как я видела их страх. Как они оглядывались по сторонам, расстёгивали штаны и оглядывались, вдруг подстава, вдруг сейчас включатся прожекторы, и появятся Сёстры, и начнётся всё, что обычно начинается в таких случаях, суд, принудительное лечение, химическая кастрация. Как они набивали рот подушкой, чтобы не кричать. Я видела их похоть, пробивающуюся сквозь страх, запоминала интонации, каждое слово, каждый жест, дыхание, дрожь в руках. Я забирала их жизни в обмен на оргазмы, мяла пальцами серый пластилин их жизней, лепила из него свои скрипты, чтобы потом незнакомые люди под них кончали. Тысячи незнакомых людей.
Могла бы ей рассказать, как на исходе таких ночей, перед самым рассветом, я стягивала с головы яйцо и видела моего дружка в дальнем углу фойе. Он тоже приходил, незаметно для меня, и тоже подключался, и сидел, как в трансе, руки у него дёргались и ноги. Не знаю, что он там видел, может, смотрел мои треки, может, Славика, может, свои гонял в тысячный раз.
Я могла бы ответить, мы искали личную версию Бога. Просили его каждый о своём. Молились, если по-старому. Кто умел. Как умели.
Могла бы ответить, у нас получилось, мы его нашли.
А потом приехали автоматчицы.
Но я решила даже не начинать.
Сказала ей, мы просто разговаривали. Рассказывали друг другу истории. Вспоминали детство.
Розовая постучала ручкой по яйцу, спросила, а это? Оно что делало?
Это, она так его назвала. Оно.
Я ответила, это училось. Слушало нас, задавало вопросы.
Розовая спросила, в чём конкретно заключались мои обязанности.
Я ещё не была на неё зла, не хотела ей отомстить, во мне не было ни гнева, ни ярости. Мне было грустно и смешно одновременно, такая она была нелепая, самоуверенная.
Я сказала, в белом яйце. Мои обязанности заключались в белом пластиковом яйце.
Выставили меня из тридцатки в тот же день.
Розовая сказала, компрометирующие связи с подозреваемым в тяжком преступлении, поэтому. Дали немного денег, вроде выходного пособия. Заставили подписать бумагу о неразглашении. Спорить не стала, подписала, собрала вещи и ушла. Это у меня всегда хорошо получалось, уходить. Раз и нету. Это моя суперспособность, уходить.
Телефон мне, кстати, не вернули.
44. Диана. Презентация
Экран ноутбука Дианы поделён на два поля. На левом – аватарка Старшей сестры Комитета, высшей officière: белый пони-единорог с сиреневой гривой и витым розовым рогом.
На правом поле – картинка с камеры Дианы.
За её спиной видно занавешенное окно в корпусе «тридцатки», через тонкую щель между шторами можно рассмотреть плиту бетонного забора, лес и немного неба.
– Давайте начинать, – говорит пони-единорог. – В чём заключается воздействие?
– Технически это электромагнитное излучение. Транскраниально, на кору больших полушарий. Известны ранние эксперименты с похожим результатом, в них использовали мерцающий свет, более слабую стимуляцию…
– Как это выглядит?
– Шлем-маска с клеммами. Есть стандартные параметры, скопированные с прототипа: сила магнитного поля, продолжительность воздействия. Мы их не меняли. Расположение клемм тоже не меняли.
– Безопасность? Побочные эффекты? Вы вообще измеряли что-нибудь?
– Приглашали экспертов Комитета. Замеряли волновую активность мозга под воздействием. Цитирую по заключению эксперта: эффект стабильный, устойчивый, бета-волны подавлены, активизируются альфа-, гамма- и тета-.
– Что это значит?
– Мозг при воздействии работает в таком же режиме, как во время сна, в состоянии транса или глубокой медитации. Побочные эффекты минимальные. Лёгкая раздражительность в течение часа после окончания сеанса.
– Как эксперт объяснил результат?
– Мы не получили объяснения. Впервые эффект проявился случайно, в результате ошибки. Насколько мне известно, цели у создателей устройства были другие.
Пауза, под полем пони-единорога загорается значок Mute, через несколько секунд значок гаснет.
– Вы допросили создателей?
– Есть запись.
– Включайте.
Диана щёлкает клавиатурой ноута, выводит видео.
Точка съёмки находится снаружи здания, на высоте пятого этажа – в камере дрона наружного наблюдения. Порывы ветра раскачивают дрон, отчего картинка на экране тоже качается из стороны в строну. Слышны крики чаек.
Съёмка идёт через окно. Внутри за стеклом – стандартный гостиничный номер в стамбульском отеле: серый ковролин, светло-серые обои, коричневая мебель, двуспальная кровать. На кровати лежит мужчина в белой джалабии, на голове у него шлем-яйцо, шлейф тянется вниз, в ноутбук на полу, возле ноутбука сидит, поджав ноги, другой мужчина, на вид ему лет пятьдесят, он одет в вытертую клетчатую рубашку с закатанными рукавами.
Мужчина в джалабии резко снимает с головы шлем и откидывает в сторону. Он неподвижно лежит две минуты, глядя в потолок. Камера приближает
