прямо сейчас, я бы поставил тройку. Настолько все плохо.
Мое лицо кривится. Я пытаюсь пошутить, что, по-моему, мы заслуживаем четверки, но это вызывает у него еще больше негодования из-за моей неспособности переварить то, что он пытается объяснить.
— У меня сейчас нет времени на разборки. На работе аврал, пора в офис. Обязательно все разъясним, но не сейчас.
С этими словами он распахивает двери, мгновение — и его уже нет.
Я неподвижно сижу за столом. Его слова кажутся мне несправедливыми и совсем не по делу. Счастье? Кто сказал, что мы всегда имеем право на счастье? Мы заняты, у нас почти не остается времени на общение — что правда, то правда. Но он заявил, что наши отношения переживают кризис, и я недоумеваю. Наша жизнь кажется хаотичной — трое детей в трех разных школах, два дома, собственный бизнес, плюс напряженная осень с разъездами по колледжам с Дейзи и уходом за моей обычно здоровой мамой, которая несколько недель назад поскользнулась и сломала запястье и коленную чашечку, и это всего через пару дней после того, как ей диагностировали рак груди. Почему он не понимает, что нужно просто подождать, пока все немного уляжется, а затем нажать кнопку перезагрузки? Мы часто обсуждали, как бесценен и быстротечен период, когда дети еще с нами. Они разъедутся, и нас ждут долгие годы наедине друг с другом. Откуда столько неожиданных негативных эмоций по этому поводу? Счастье не кажется мне конечной целью. Нам нужно вытянуть бизнес, вылечить маму, поддержать Дейзи в выпускном классе и в целом избавиться хотя бы от некоторых тревог. Счастье? Может, для начала надо приложить все усилия, чтобы не развалиться на части?
Несколько следующих недель я пробую новый подход к Майклу, пытаясь вернуть счастье в наш дом. Днем отправляюсь в центр города, чтобы сопроводить маму на прием у врача и приготовить ей еду, втискивая сюда свои обязанности президента ассоциации родителей в школе, где учится Дейзи, и мчусь обратно, чтобы вовремя забрать Джорджию из школы. Когда Майкл возвращается с работы, я радостно встречаю его и предлагаю разогреть ужин. Наливаю бокал вина, расспрашиваю, как прошел его день, и если детям нужна помощь с домашним заданием или пора укладывать Джорджию, то делаю все сама, даже не прошу его о помощи. Каждые несколько дней спрашиваю его, появилось ли время для разговора, но он отвечает, что полностью поглощен работой. Я не настаиваю: хочется доказать, что могу поддержать его и быть любящей женой, а не занудой, в чем он меня обвиняет.
В День святого Валентина, вернувшись из тренажерного зала, застаю Дейзи за поздним завтраком. Рядом коробка из цветочного магазина, в которой стоит ваза с цветами. Я, нахмурив брови, интересуюсь, откуда букет. В ответ дочь лишь пожимает плечами: курьер принес — возможно, от Майкла. Букет выглядит неестественным, слишком дорогим и каким-то нарочитым. Я роюсь в коробке, шурша папиросной бумагой, — ищу открытку, но ее нет. Отправляю Майклу сообщение с вопросом, от него ли цветы, и он отвечает, что да, они из нового цветочного рядом с офисом. Магазин открыла женщина, которая когда-то оформляла букеты для Барака Обамы, когда он был в Белом доме.
— Странный выбор, — бормочу себе под нос. — Они такие пафосные.
— Мама! — делает мне замечание Дейзи. — Это так грубо! Папа посылает тебе цветы на День святого Валентина, а ты привередничаешь?
— Извини, я знаю, что кажусь неблагодарной. Просто… Папа знает, что мне нравятся дешевые цветы из цветочной лавки, а эти слишком напыщенные. Он никогда раньше не посылал мне букеты и знает, что я бы не хотела, чтобы он тратил столько денег на подобные вещи. Это просто совсем не похоже на него, — произношу в недоумении, пока дочь испуганно смотрит на меня.
Позже Майкл врывается в дверь со своим привычным энтузиазмом, зазывая детей словами, что у него есть специальные подарки от Купидона для каждого. Под конец он просит меня зажмуриться и вытянуть руки. Открыв глаза, вижу перед собой пакет с этикеткой из дорогого магазина деликатесов, что недалеко от его офиса. Внутри розовые и красные драже. Я хмурюсь.
— Майкл, я же на безуглеводной диете. Забыл? Не раз говорила, что пытаюсь перейти на здоровое питание и мучаюсь без сладкого по вечерам.
— Да, знаю, — отвечает он как бы между прочим. — Это на случай, если начнешь есть сладкое.
— Но я-то не собираюсь. В этом вся фишка: больше никакого сахара. Зачем ты это купил? Ты как будто издеваешься. Нет бы поддержать, а ты намекаешь, что у меня ничего не выйдет, — сержусь я.
Дейзи бросает на меня встревоженный взгляд, не веря своим глазам, что я уже второй раз за день веду себя неблагодарно.
— Ну, тогда не ешь. Отдай детям, они порадуются.
— Интересно, ты вообще хоть когда-нибудь слушаешь, что я говорю? Ты меня слышишь, когда я говорю?
Его наигранная веселость начинает исчезать, и все трое детей поворачиваются ко мне, чтобы отругать за то, что я такая раздражительная и неблагодарная. Понимаю, что похожа на капризного ребенка, и ненавижу себя за это. Меня беспокоят осуждающие взгляды детей, но не только они. Мы с Майклом знаем друг друга так хорошо, что подарки вызывают у меня недоумение. Ведь они очевидно не могли мне понравиться.
Наступают школьные каникулы. В середине зимы, в феврале, в самое холодное и мрачное время года, Дейзи отправляется в Бостон к друзьям, а Хадсона и Джорджию я отвожу в наш дом на севере штата. Майкл присоединяется к нам в пятницу, в последний день каникул. Он едет за Хадсоном на лыжную базу в горах и звонит с сообщением, что сын получил травму — похоже, сломана рука.
Я издаю протяжный сердитый вздох. Лыжный спорт отравляет все мое существование. Хадсон увлечен и талантлив, но еще ни один сезон не прошел без перелома или сотрясения мозга. Майкл восхищается бесстрашием сына, я же вижу за этим новые походы к хирургам-ортопедам и открытую чековую книжку. Я виню Майкла за то, что он поощряет Хадсона. В конце концов, разгребать последствия приходится мне.
Когда они возвращаются, их ждет теплый куриный суп с тортильей. Хадсону уже наложили гипс. За ужином я пытаюсь поймать взгляд Майкла, но он не смотрит на меня. Не свожу с него глаз, он же решительно утыкается в свою тарелку. Как бы ни были напряжены наши отношения, это кажется крайне жестоким. Он словно не выносит моего взгляда. Именно в этот момент до меня доходит вся серьезность того, что он пытался сказать несколько недель назад, и я с нарастающей
