чтобы наших пассажиров не трясло и чтоб они головой не ушиблись. Туннель длинный, и тебе наверняка захочется ехать вдоль самой стенки. Но ты ее толком и не увидишь, так что лучше следовать по желтой разметке посередине дороги, следить, чтобы колеса ехали прямо по ней. Если боишься, что не получится, лучше нам тогда сразу закрыть окошки, чтобы жирафы не высовывались. Вот только открыть мы их сможем не скоро, а это может выйти нам боком, и еще каким, если они начнут скакать. Потому что с той стороны пойдут уступ за уступом — их будет немало, прежде чем дорога выровняется. Все это время жирафы будут двигаться вслепую. Так что надо сразу решить, что мы будем делать с этим: запрем двухтонных великанов в вагончике, чтобы они слепо бились о стены, или откроем окна, чтобы они тоже видели, что их ждет, и помогали нам уравновешивать прицеп.
Я удивленно уставился на него, а потом обернулся к жирафам, чье волнение уже чувствовалось даже в кабине.
— Так что: открытые окна или закрытые? — настойчиво спросил он.
Я сунул руку в карман, чтобы нащупать кроличью лапку. Но она пропала… Я забыл ее в кармане старых брюк вместе с долларом, который дал мне Старик! Я едва не рассказал ему об этом, но вовремя прикусил язык. Лучше сразу спрыгнуть с горы, чем признаться ему в том, что я возлагаю ответственность за наше будущее на кроличью лапку. Так что сказал я только одно:
— Открытые.
— Ну и славно. Готов?
И вот, безо всякой помощи талисмана, я повез жирафов по Скайлайн-Драйв. На въезде в туннель я вздохнул полной грудью, опасаясь, что еще не скоро смогу вот так свободно дышать. Включил фары, и мы нырнули в эту черную дыру, в которой не было видно ни зги — только свет в самом конце. Неспешно и осторожно мы продвигались вперед по центральной разметке. Жирафы особо не бунтовали: темнота их даже успокоила. Но тут впереди показалась другая машина со своими собственными яркими фарами. Жирафы занервничали. Свет фар приближался, становясь все сильнее… а потом автомобиль с визгом пронесся мимо, и мы все выдохнули словно по команде.
Наконец мы выехали наружу, но даже толком не успели этому порадоваться. Как и предупреждал Старик, нас сразу же поджидал крутой поворот. Но, что самое страшное, ехали мы по внешней полосе, огороженной лишь низкими бревенчатыми перилами. Дальше был обрыв, а внизу — долина. Я вцепился в руль, борясь с желанием признаться, что я — наглый, глупый, бессовестный лжец и Старик напрасно мне доверился. Но было уже слишком поздно для признаний. Пути назад не существовало.
Я быстро усвоил, что такое серпантин — это когда дорога змеится вдоль горы, уходя то в одну сторону, то в другую. Я старался держаться посередине, не обращая внимания на маленькие кресты на обочине — я знал, что каждый из них стоит в память о человеке, который не смог преодолеть этот путь, и готов был спорить на что угодно: никто из них не вез в прицепе беспокойных жирафов. На каждом повороте прицеп качало. А все почему — да потому что, когда резко сворачиваешь, только и остается, что наклониться. Особенно если ты жираф и весишь немало. Чем сильнее они наклонялись, а я — налегал на педаль газа, тем отчетливее мне представлялось, как мы слетаем в пропасть, не вписавшись в какой-нибудь из поворотов, и последним, что я слышу в этой жизни, становятся сожаления Старика, доверившегося мне.
Я сбавил скорость. Судя по табличке у дороги, правительство рекомендовало автомобилистам ехать по серпантину со скоростью самое большее пятнадцать миль в час. У нас не набралось бы и десяти. Я судорожно переключал передачи, надеясь найти ту, на которой нам будет комфортнее всего, — и наконец у меня это получилось. Следующий участок серпантина мы преодолели легко, как по маслу, а дальше все пошло еще лучше. Я уже замечтался о похвалах, которыми меня осыплет Старик, когда мы спустимся на магистраль, но тут сзади послышался рев двигателя.
Не успел я отреагировать, как в зеркале заднего вида появилась машина… зеленый «паккард». До пятнадцати миль в час его скорость не дотягивала. Но десять она явно превосходила.
А спустя мгновение…
БАМ-М-М.
«Паккард» влетел в вагончик, и нас швырнуло вперед, а жирафов — в сторону долины, самую опасную из всех возможных. В зеркало у окошка Старика я видел их головы: они замерли над самым обрывом. Весь вагончик со скрипом накренился над бездной — еще чуть-чуть, и он полетел бы вниз.
— Стой! Стой! — закричал Старик.
Я ударил по тормозам. Жирафы слегка выпрямились, но недостаточно. Их бросило в панику. Вагончик затрясся над обрывом — от него машину отделяло одно лишь хиленькое ограждение.
Тем временем Рыжик распахнула дверь «паккарда» и хотела уже выскочить наружу.
— Хочешь нас всех угробить?! Оставайся в машине! — крикнул ей Старик, выталкивая меня из кабины. — Влезь по стенке и позови к себе жирафов, а я попробую выровнять тягач! — приказал он и прыгнул на мое место.
— А может, лучше вы…
— Скорее! Сам знаешь, она меня недолюбливает! Взберись со стороны горы и сделай так, чтобы они подошли к тебе! За поворотом есть съезд, мы почти на месте, но если не выровняем прицеп, то запросто можем и не добраться!
Впервые за все время я заметил на лице Старика страх, так что медлить не стал. Взобрался по стенке дрожащего вагончика со стороны горы и стал звать жирафов — увы, без единой луковицы в кармане. Размахивая свободной рукой, я испробовал все известные мне способы подозвать животных — от «цып-цып-цып» до щелканья языком, каким зовут лошадей, а Старик тем временем дал полный газ. Но вагончик так и не выпрямился, а жирафы не успокоились. В их огромных глазах читался ужас, а тела так и норовили броситься наутек. Я попробовал подражать жирафьему наречию, которое так любил Старик, но голос у меня дрожал. Вагончик зашатался еще сильнее. Старик выжал педаль газа, а я едва не потерял равновесие и сильнее вцепился в край вагончика. Тот ужас, что полыхал в огромных карих глазах жирафов, передался и мне. Я уже не просто говорил с ними, а упрашивал, стенал, умолял — прошу, прошу, доверьтесь мне, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, ИДИТЕ КО МНЕ, прошу!
— Идите ко мне!
И они пошли.
Вес сместился, и вагончик резко выпрямился, спасая нас от смертельного падения.
Если б я мог отцепиться от стенки, я принялся
