уже ночь.
Тут, я вам скажу, загромыхало так, что меня в дрожь бросило. Ни разу в жизни не встречал грозу в степи, да еще ночью.
Мы шли не разбирая дороги.
— Не пойму, что ты за человек, — сказала Айбика.
Что я мог ответить?
Должна бы знать, что не только люди, но кони бывают разные. Одни с ходу берут препятствия, а другие нет. Другие только топчутся перед барьером, прежде чем осмелятся рвануть вперед.
Может быть, рассказать ей об уфимских жуликах?
В артели по производству кроватей и других скобяных изделий началась моя школа жизни. Грязные люди наступили своими грязными ботинками на мою душу…
Но я не стал ей ничего рассказывать, уж лучше в другой раз. Не в степи, во время грозы, а где-нибудь на скамейке, под луною я расскажу ей о себе, ничего не утаивая.
Совсем рядом ударила молния. Яркий свет ослепил нас. Я инстинктивно пригнул голову и крепко зажмурился.
— Дерево загорелось, — отчетливо произнесла Айбика.
И в самом деле, дерево пылало, точно облитое бензином. От него во все стороны разбежались тени, большие и маленькие. Казалось, что в степи танцуют черные черти, напуганные огнем.
— Может быть, повернем назад? — спросил я. — Добежим до города, спрячемся где-нибудь в подъезде?
На подъезд она не согласилась. И правильно, что не согласилась. Такая ночь бывает один раз в жизни.
Я готов был идти с этой девчонкой хоть вокруг света. Вот в какой путь, далекий путь, я собрался! Всему наперекор.
— Ведь это здорово — идти под молниями, — храбрилась Айбика и тут же с опаской прошептала: — А как подумаю, что любая может испепелить, душа в пятки уходит.
И все-таки мы брели дальше.
Была степь, был ливень. И мы с нею.
37
Проводив Айбику домой, я, вернувшись к себе, сменил белье и согрелся стаканом чая.
Я все еще под властью ночи, ушедшей от нас. Ночи, что была с ливнем.
Уймись, браток, говорю я сам себе. Всему есть границы! Лучше тебе вздремнуть часок-другой. Перед тем, как идти на вахту.
Да разве уснешь в такое утро! Надо ходить и ходить — это идея! Может быть, даже пройтись мимо ее общежития, где она, наверное, уже спит.
Пусть, думаю, себе спит.
А мне нужно, просто необходимо встретиться с солнцем, которое я вчера вечером провожал в степи. Мне хочется кое-что рассказать ему.
Оно, конечно, поймет!
Я выбегаю на улицу. Ух, как здорово дышать свежим воздухом, идущим из степи!
Вот и солнце-бродяга! Есть к тебе разговор!
Я стою один на пустынной улице и говорю: нам с Айбикой не за что краснеть перед тобою, слышишь? Это я твердо знаю. Мы ничего лишнего не сказали, между прочим, друг другу, не клялись и не божились. Если хочешь знать, просто два наивных человека мокли под дождем, считая это необходимым, может быть, даже красивым.
Если не веришь мне, спроси у самой ночи, она подтвердит, честное слово!
Что верно, то верно, там, в степи, мы, пожалуй, были малость ненормальными. Почти ошалелыми. Надо же представить себе: брели и брели под ливнем. Сначала шли по асфальту, затем не разбирая дороги. И снова по мощеной дороге, и снова по диким цветам. Это до тех пор, пока мы совсем не перестали замечать, где мы идем и что мы говорим друг другу.
Еще и еще раз я спрашиваю себя: что заставило меня идти за нею? Конечно, она, дерзкая девчонка, мне понравилась с первой встречи. Что тут скрывать! С другой я ни за что не согласился бы мокнуть в степи под дождем и ходить под молниями. А с Айбикой это вроде счастья!
И тут же задаю себе новую задачку: почему она возилась со мною, с олухом?
Неужели есть на свете вот такие чистые души?
И снова перебираю в памяти все, что пережил за эту ночь.
…Постепенно тучи сместились за горы, и только бесшумные зарницы полыхали на краю степи, озаряя наши лица, наши глаза.
— Вот я тебя поцеловала там, в штабе, перед ребятами. И без людей я еще никогда никого не целовала, — сказала она и тут же разревелась. — И вообще я поступаю неправильно, не так, как нас учат жить. Разве легко жить так, как нас учат?
Я порядком растерялся от такого вопроса.
Была степь. Был ливень. И мы с Айбикой.
— Что ты думаешь о жизни? — спрашивала она, наревевшись вдоволь.
И сама же отвечала:
— Ничего не думаешь.
Разумеется, она права.
— Для одних жизнь — это время от подушки до подушки, от завтрака до ужина, какое-то переползание из суток в сутки. Ну разве это счастье?
Откуда у девчонки столько вопросов?
Я отмалчиваюсь. Мне нравится, как она говорит, мне нравится слышать ее голос. И больше ничего мне не надо.
Но про себя думаю: «А ты, Хайдар, что ты за личность? Чему равен твой коэффициент необходимости для людей? Ради чего ты пришел в эту жизнь и что собираешься делать?»
— Разве я лучше тебя? — продолжает исповедоваться Айбика. — Ничуть не лучше. Может быть, я и сама хороша только тем, что умею говорить красивые вещи?..
Была ночь. Был ливень. И мы с Айбикой.
Мы оба как будто проснулись в эту ночь. Айбика, захлебываясь, говорила о жизни, а вслед за нею и я.
Неужели негаданно пришла любовь?
— Тебе, Хайдар, просто не попадались настоящие люди, — убеждала меня Айбика. — А когда попадались, ты, как слепой, проходил мимо. Ведь верно? Не было у тебя чутья на хороших людей. Ведь верно?
Она на ходу взяла меня за руку.
— Ты еще просто не готов к большим делам. В этом все дело. А когда человек ничего не совершил, немного боязно ринуться вперед. А ты, честное слово, не трусь! Если у тебя когда-нибудь не хватит решимости или ты засомневаешься перед трудностями, а это со всяким случается, то скажи мне. Я обязательно появлюсь. Ладно?
— Ладно! — закричал я. — Ты приходи, когда мне трудно!
Вот какая была эта ночь.
38
Валентин по очереди подходит к членам бригады и говорит одно и то же:
— Сегодня, сразу после работы, открытое партийное собрание. Приходите. Будет выступать секретарь горкома.
Я уже краешком уха слышал, что будут обсуждать новый проект Программы партии. Пожалуй, это будет самое интересное собрание с тех пор, как я пришел в цех. Любопытно, что будут говорить наши ребята.
Наконец комсорг направляется в мою сторону. Однако, не дойдя до
