гнев неразборчиво
Дева Вкусившая обретает царственность.Царь из бумажной стали Вкусивший обретает ЖИВОЙ КОШМАР.
Дева Вкусившая носит дитя Крокодила под сердцем.И то дитя убьет собственного отца, через то спасается мир»
Рукописная запись из средневековой чешской хроники, автор неизвестен. Однако известен комментарий Псевдо-Аркариуса к этой записи, не менее таинственный, чем сам чешский текст:
«Обратите внимание, дамы и господа. График мирового потребления трикоинов, по данным Российского Охранного Отделения и Французской жандармерии:
2007 год — 148 млн тонн за год
2008 год — 151 млн тонн
2009 — 159 млн
2010 — 165 млн
2011 — 189 млн
2012 — 190 млн
2013 — 189 млн
2014 — 185 млн
* * *
2021 — 145 млн тонн за год
Глупцы на это скажут, что в мире просто осталось мало лесов. Но глупцы всегда несут чушь, такова их природа! В Африке и Америке еще полно лесов.
Дело не в этом, тем более не в экономике.
Дело в другом, и мудрец осознает, в чём тут суть.
Все еще не понимаете, что означает чешская рукопись о Деве Вкусившей? Все еще не понимаете, что КОНЕЦ СВЕТА УЖЕ НАСТУПИЛ?
Я бы сказал вам, как великий маг Гендальф — бегите, глупцы!
Но я этого не скажу. Бежать некуда. А скоро будет и некому.
Все фигуры уже на доске, игра началась»
Пиццерия называлась «La Boccaccia» и располагалась здесь же, у подножия Капитолийского холма. Я очень сильно надеялся, что внутри будет кондиционер, ибо за время венчания с Таей Кабаневич весь взмок, и отнюдь не от страсти к невесте. Просто в маленькой часовне, где мы обвенчались с Таей, было еще жарче, чем на улице.
Венчались в часовне мы по двум причинам. Во-первых, выяснилось, что Тая вполне себе крещеная, поскольку Кабаневичи официально православный клан, а увлечение друидизмом — личный закидон герцога. Во-вторых, в этой часовне, которая вроде бы носила имя Святого Захарии, у Кабаневича был свой доверенный поп.
Свидетелей для церемонии мы нашли прямо на улице возле часовни — каких-то шотландских магов-паломников, которые бессмысленно бродили по Риму и были только рады помочь.
По итогу я стал уже троеженцем, и теперь мне было не по себе. Ибо одно дело — взять себе пару жен в результате ошибки попов и совсем другое — сознательно нарушить закон, и церковный, и имперский.
Но Кабаневич, который и сам держал у себя в поместье целый гарем, хоть и законно не зарегистрированный, был доволен и улыбался всеми своими золотыми зубами. Он даже весело хлопнул меня по плечу сразу после церемонии:
— Спасибо, князь. Клянусь, у меня будто гора упала с плеч, будто меня выпустили из тюрьмы. Я ощущаю свободу, как будто я горный орёл в небесах. Кончились мои мучения, теперь Тая и её косяки — ваша проблема, а не моя. Отныне вы за неё ответственны, как и положено доброму мужу.
— Ага, благодарю, герцог, — кисло ответил я, — Это лучшее напутствие от отца невесты, что я слышал в своей жизни. А теперь ведите меня уже к Полётову.
И мы отправились к Полётову, который уже ждал нас в пиццерии, в паре минут ходьбы от часовни.
Тая всю дорогу молчала и только разглядывала золотое кольцо на пальце, как будто это колечко было какой-то заморской диковинкой. Вообще, я вынужден был согласиться с герцогом — замужество явно пошло Тае Кабаневич на пользу, по крайней мере, она наконец заткнулась. А еще герцог заверил меня, что не собирается лишать Таю статуса своей наследницы, так что по идее после смерти герцога я получу в свои руки и весь клан Кабаневичей целиком, хотя рулить им смогу лишь через Таю.
Впрочем, герцог Кабаневич, насколько я понял, собирался прожить еще лет сто, не меньше. Я был уверен, что при моём нынешнем образе жизни вероятно сдохну раньше него…
В пиццерии «La Boccaccia» действительно оказалось прохладно, кондей тут работал на полную. Сама пиццерия помещалась в каком-то средневековом здании, стены тут были чуть ли не из обожженной глины, видевшей еще Римскую Империю. В центре зала возвышалась огромная печь из той же глины. Печь распространяла ароматы пиццы, а еще жар, так что рядом с ней за столиками никто не сидел, только суетились пиццайоло в белых колпаках и фартуках.
Немногочисленные посетители расположились возле огромных окон, которые своими размерами скорее напоминали полноценные витрины. Сейчас эти окна, несмотря на включенный кондиционер, были открыты, так что по пиццерии гулял теплый ветерок с улицы, мешавшийся с ароматами свежего хлеба.
Справа от входа сидели над пиццой несколько католических монахов, пицца у них была веганской, из чего я сделал вывод, что монахи постятся.
А вот слева…
В принципе я ожидал чего угодно, но только не такого. Полётов мало напоминал АРИСТО, собственно он не был похож даже на захудалого барона. Скорее, напоминал какую-то помесь клерка и армейского прапорщика. Костюм на Полётове был серым и дешевым, из-под бежевой рубашки, расстёгнутой по случаю жары, торчала волосатая грудь. На груди у Полётова висел простой деревянный крест на нитке.
Всемогущий глава русских либералов и один из богатейших людей в России был низок ростом и плешив, его непропорционально большую голову покрывали местами остатки черных волос. Впечатление усугублялось крупным некрасивым носом и толстыми очками. Впрочем, лоб у Полётова был странно высоким, что возможно говорило об уме, глаза за стёклами очков смотрели жестко и холодно, а усы у Викентия Полётова были густыми и идеально квадратными, что и делало его похожим на какого-то прапора или как бы сказали в этом мире — на поручика.
На столе рядом с Полётовым лежала черная папка. Но больше всего меня удивило, что Полётов пришёл на встречу один, если только не предположить, что вон те монахи в другом конце пиццерии — его переодетая охрана.
Кабаневич первым подошёл к Полётову и поклонился, потом протянул Великому князю руку:
— Рад вас видеть в добром здравии, Ваше Высочество.
Полётов встал для рукопожатия и это выглядело забавно — великий князь был ниже герцога головы на две.
— Его Высочество Великий князь Александр Нагибин, мой зять, — представил меня Кабаневич.
— Он пока что еще барон, — заметил на это Полётов.
Говорил князь лениво и с каким-то запредельным спокойствием. Так обычно разговаривают люди, которые настолько преисполнились власти, что полагают всех людей на свете малыми детьми. Рукопожатие Полётова только подтвердило мою догадку о характере князя — Полётов едва коснулся моей
