тощим. В этот раз его худоба и вовсе выглядела болезненной: впалые щеки, блеклая кожа. Когда я пожимал графу руку, ощущение было такое, словно трогаю сухую куриную лапку.
Официант принес меню, мы сделали заказ и славно пообедали, делая вид, что это просто дружеская встреча. Но когда унесли пустые тарелки и подали кофе, настало время настоящего разговора.
— Говорят, Георгий, ты считаешь меня виноватым в случившейся войне, — бесшумно размешивая сахар и не глядя на меня, произнес Пихтин.
— Я считаю? Так сказал граф Шершнев перед тем, как его убили.
— Что именно он сказал?
— Что вы убедили его начать войну. И я даже знаю, как вы сумели это сделать.
— Интересно послушать, — Василий отложил ложку и глотнул кофе.
— Мой помощник узнал кое-что. Мебельные салоны Шершневых, которые теперь принадлежат нам, закупали сырье у вашего лесокомбината. В начале лета они получили крупную партию материалов и заплатили за нее как положено. Но вот в чем хитрость, — я поднял палец, — эти деньги были сняты с вашего счета. А затем неравными суммами опять оказались на счетах Шершневых.
— Неужели? — Пихтин кашлянул. — Как же твой помощник выяснил все?
— А он хорошо работает. Думаю, вы провернули эту махинацию, чтобы незаметно подарить Шершневу товар, а взамен попросили объявить войну.
— Ты серьезно думаешь, что кто-то готов начать войну ради… сколько там было, я даже не помню. Тысяч десять рублей?
— Восемь с копейками. Действительно, сумма ничтожная. Да только мы, получив салоны, выяснили, что партия была в пять раз больше заявленной. На сумму около сорока тысяч, — я взял чашку с кофе и откинулся на диване. — Было что-то еще, возможно. У вас есть сын тринадцати лет, у покойного Шершнева — дочь, которой четырнадцать. Может, вы обещали помолвку.
— У тебя отлично развито воображение, — покачал головой Василий Демидович.
Я активировал астральное зрение и еле сдержал недовольную гримасу. Ничего! Как и тогда на приеме, от Пихтина не исходило ни единой волны эмоций.
Да как это возможно⁈
— Насчет материалов была договоренность, детали которой я не буду озвучивать, — продолжал граф. — Все остальное твои домыслы.
— Вы правы, фактов у нас нет, — признал я. — Но не будем застревать на той войне. Знаете, Василий Демидович, собрав зацепки, я пришел к выводу, что это вы попытались уничтожить мой род.
Пихтин не спеша отставил чашку и положил руки перед собой, сплетя пальцы в замок. По-прежнему ни единой эмоции. Я словно разговариваю с мертвецом!
— Серьезное обвинение, ваше сиятельство, — официально произнес Василий.
— Покойные Виктор Астахов и Леонид Боровин, мой двоюродный дядюшка Игорь Чернов, — перечислил я, загибая пальцы. — Все они вредили мне с подачи некоего незнакомца. Я не могу доказать, что этот незнакомец — вы или кто-то, связанный с вами…
— Тогда как ты смеешь меня обвинять? — не повышая голос, перебил Пихтин.
— Очень просто. Вы прокололись, когда решили подключить к делу Тимофея Тигрова. Знаете, что он рассказал мне на похоронах барона Иволгина? Того, кто погиб по вашей вине.
— Что же? — оставив без внимания последнюю фразу, спросил Василий Демидович.
Я выдержал театральную паузу и придвинулся ближе, глядя Пихтину в глаза.
— Первое: в начале года вы сообщили Тимофею, что знаете из надежных источников, будто род Чернобуровых скоро лишится мужчин. Вы просили его, когда это случится, признать мой род угасшим.
— Такого не было, — отмахнулся граф.
— Второе, — невозмутимо продолжал я. — Вы хотели завладеть моим лесокомбинатом и участками леса, которые я арендую. Третье: когда я пришел в себя и начал увеличивать гвардию, вы попросили Тигрова надавить на меня и заставить уменьшить число войск. Когда не получилось, натравили на моего союзника Шершнева и Сплюшкина.
— Занятная гипотеза, — хмыкнул Пихтин.
— Это теория. Уверен, вы понимаете разницу. Я уж не говорю о том, что вы, используя связи со Снегириными, спровоцировали Димитрия Сплюшкина вызвать меня на дуэль. И тот, кто связан с вами, подкинул мне в спальню мертвую чернобурку. И это же существо убило графа Шершнева, — я не заметил, как мой тон стал твердым и острым, будто кинжал. — Не поделитесь, кстати, что это за тварь?
Василий Демидович коротко и скрипуче рассмеялся.
— Какая-то тварь, Снегирины, мертвая чернобурка… Хотя насчет лисицы очень интересно. Знаешь, вскоре после приема сгорел мой цех на севере города. А у меня в гостиной любопытным образом появилась опаленная пихта. Совпадение?
— Как знать, — развел руками я.
Граф с пониманием кивнул и причмокнул бесцветными губами:
— Что же, я тебя понял. Можешь считать меня злодеем и тайным кукловодом, как пишут эти желтые газеты. Но где доказательства, скажи мне?
— Найду. Я подергал еще не за все ниточки, — сказал я, имея в виду Уткиных, которые участвовали в присвоении Черновым моей гостиницы.
— Ну-ну, — саркастично ухмыльнулся Пихтин. — Попробуй. Когда найдешь — тогда и будешь иметь полное право обвинить меня в суде. Или объявить войну, если хватит смелости.
— Вы думаете, что не хватит? Зря.
— Многие путают смелость и глупость, — назидательным тоном сказал Василий. — Надеюсь, ты не из них. И покуда у тебя нет фактов — а их и не будет — я требую прекратить нападки!
— Нападки? Не понимаю, о чем вы, — соврал, не моргнув глазом. — Кстати, вы слышали о странном происшествии? У двух городовых взорвались на груди мои амулеты. Люди погибли, а против «Цитадели» открыли дело.
— У всего есть последствия, — мрачно произнес Пихтин и сделал паузу. — Я хочу сказать, вам следует уделить больше внимания качеству амулетов.
Здесь наверняка имелось в виду: «Если будешь действовать против меня, я тоже буду». Намек прозрачен, как чистая вода.
— Вот именно, Василий Демидович. Когда кто-нибудь пытается убить другого, но терпит неудачу — он может рассчитывать, что его самого убьют.
Это было еще прозрачнее. И не понравилось Пихтину — впервые я увидел на его тощем лице какие-то эмоции. А именно — гнев.
— Осторожней, Георгий, — процедил он.
— А то что? — дерзко осведомился я.
— Узнаешь. В отличие от тебя, не собираюсь бросаться пустыми угрозами.
— Точно, это не ваш стиль. Вы не угрожаете, а сразу действуете. Хоть и чужими руками.
Василий Демидович промолчал. Залпом выпил кофе и одернул пиджак, показывая, что намерен уходить. Разговор действительно зашел в тупик, но я собирался сказать еще кое-что:
— Знаете, ваше сиятельство, во всей этой куче навоза я отыскал суть. Лес. Вам по какой-то причине очень нужны мои участки леса. Если скажете, зачем, то все еще может закончиться мирно.
Пихтин смерил меня взглядом и встал.
— Всего доброго, Георгий.
— Как хотите, — я пожал плечами. — Все равно узнаю, рано или поздно.
Василий Демидович ушел, а я допил остывший кофе и попросил счет. Оказалось, все уже оплачено — ну, хоть что-то приятное.
Я вышел из ресторана и сел в автомобиль.
— В канцелярию, — приказал водителю.
Пока мы ехали, обдумал, что вообще произошло. Пихтин, видимо, хотел понять, насколько серьезно я настроен и много ли знаю. Что ж, он это выяснил и сомневаюсь, что остался в восторге. Это я еще умолчал о том, что знаю про Уткиных.
Так или иначе, конфликт лишь углубился. Ни я, ни Пихтин отступать не собираемся. Загвоздка в том, что у меня действительно нет никаких доказательств, только слова. Привлечь бывшего наместника как свидетеля не могу, ведь князь попросил, чтобы грехи Тимофея не стали известны широкой публике.
Пространства для маневров не так уж много… Остается продолжать давить и провоцировать, чтобы рано или поздно вынудить Пихтина напасть первым. И лучше рано, до того, как придет в себя Темноокий.
Надо собрать совет. Костя, Богдан, Молчанов, Мокруха. Начать тихое наступление по всем фронтам, чтобы у Василия Демидовича не осталось иного выбора, кроме как начать войну.
Странно, что больше всего меня беспокоило не предстоящее кровопролитие, а то, что я не мог «читать» Пихтина астральным зрением. Более того — не мог придумать ни единой причины, почему так происходит.
С графом что-то не так. Он слишком уверен в себе для того, кто растерял много козырей и чьи планы раскрыты.
Не могу отделаться от предчувствия, что Пихтин скрывает гораздо больше, чем кажется. А предчувствие редко меня обманывает…
После обеда с Пихтиным я отправился в городскую канцелярию, где встретился с новым наместником. Потап Морошкин тепло меня принял, но,
