мок под дождём, я заблаговременно отпустил всех их, сердечно поблагодарив не только за сегодняшний труд, но и за все годы, проведённые вместе – кто знает, быть может, мы уже не встретимся вновь под крылом «Феникса». Сам же я планировал остаться до конца – то есть, до утра понедельника; я даже захватил надувной матрас и кинул его до поры на кухне.
Было около десяти, когда я, налив себе полстакана лучшего в моей коллекции виски и выключив все лампы, кроме той, что стояла под стойкой, распаковал диск, который мне вместе с деньгами прислал приятель из Франции.
Он был заядлым фанатом инди-рока, и этот его презент не являлся исключением – малоизвестные у нас, но горячо любимые им Syd Matters со своей лучшей, по его словам, нацарапанным на вложенной в коробку записке, пластинкой: «Someday We Will Foresee Obstacles».
Я неспешна вставил диск в компьютер, запустил музыку и, выйдя из-за стойки, закрыл входную дверь на ключ. По-настоящему волна меланхолии, которую несли приятный вокал и негромкие, но пронзительные гитарные переборы, меня захлестнула только на второй песне – «Obstacles».
«Someday we will foresee obstacles through the blizzard, through the blizzard…» – нежно тянул вокалист, и я, гипнотизируя стакан с виски, который в полумраке практически сливался со стойкой, подпевал ему, позволяя каждому слову, каждой ноте проникнуть в мою душу и разбиться об неё на тысячи осколков и отголосков. Однажды мы увидим препятствия сквозь бурю – и пускай правильнее будет сказать «сквозь метель»: то, что творилось на улице, пробудило во мне желание тоже суметь предвидеть моменты падений – и видны они будут именно сквозь бурю… Когда-нибудь…
Вдали раздался тихий, едва различимый раскат грома. Началось.
Дождь не просто шёл или свирепствовал. Дождь был всем. Альфа и Омега, Начало и Конец – казалось, безоблачное небо навсегда исчезло, и остались лишь серые облака, которые извергали из себя даже не воду, а именно серость – и постепенно летний город, ещё вчера столь радостно шелестевший кронами деревьев сочного, зелёного цвета, сам становился серым, а звуки в нем были заменены на звуки дождя. Дождь не начинался и не собирался заканчиваться – он был пост-фактум, был всегда и продлится вечность.
Не было ничего, кроме него. Ни урагана, ни грозы, ни града – лишь иногда налетали холодные, злые порывы ветра, но и они казались ничем по сравнению с беспощадным дождем, который даже не был ливнем – монотонные, серые капли не нуждались в особой силе, чтобы похоронить этот город.
Мой транс прервал стук в стеклянную дверь – не знаю, сколько времени прошло, я понял лишь то, что музыка давно прекратила играть, а остатки виски исчезли. Быстро выпив стакан холодной воды, я подошёл к двери и увидел на пороге фигуру человека, разглядеть которого поближе мешала стена дождя.
С одной стороны мне было жаль бедолагу, который застал такую непогоду в ночном городе – будь это другой день, другое воскресенье, я бы без разговоров впустил бы его, однако сегодня я просто не мог этого сделать – сегодня здесь были только я и «Феникс».
Нарочито медля, я открыл дверь и, высунув голову наружу, бросил ему в лицо:
– Закрыто.
– Здесь очень сильный дождь, – голос незнакомца прозвучал спокойно и не содержал в себе ни единого намёка на просьбу.
– Извините, закусочная закрыта.
– Но ведь Вы же здесь.
– Я – хозяин этого места, – я решил не посвящать его в детали моего положения, тем более, что видел его в первый раз.
– Вот как… Но разве не должен хороший хозяин держать дверь открытой, пока не уйдёт последний посетитель?
Ветер подул в нашу сторону, и капли дождя обдали моё лицо. Фыркнув, я раздражённо рявкнул, намереваясь закрыть дверь:
– Последний посетитель ушёл давным-давно! Мы закрыты!
Но даже увидев перед собой захлопнувшуюся дверь, пришелец не стал уходить – он даже не пошевелился, не развернулся, а так и остался стоять на пороге, устремив свой равнодушный взгляд прямо напротив себя: казалось, что он смотрит не на своё отражение, а на меня, каким-то образом обойдя зеркальное стекло.
Я тяжело вздохнул и открыл дверь, мысленно попросив прощения у «Феникса» за то, что прерываю наш с ним вечер. Однако едва я повернул ключ, спасая нас с ним от непогоды, в голове у меня промелькнула удивительно логичная мысль: прощения стоит просить за то, что я не впустил его сразу, забыв о том, что двери «Феникса» всегда открыты для его гостей.
Эгоизм, ничего не поделаешь… Я не хотел делить «Феникс» с кем-то ещё, раз уж этот вечер может стать последним для нас, однако, как правильно сказал Дмитрий, лучше умереть собой, чем продолжать жить кем-то другим – и вот «Феникс» остаётся собой до конца.
Я не боялся Павла – стрелки часов пересекли границу полуночи, так что формально я выполнил его требование, а всё остальное, в том числе и мой нежданный гость, – просто дополнительный фактор.
Войдя, незнакомец осмотрелся, скользя безжизненным взглядом по серой закусочной – пеплу «Феникса». У меня не было ни желания, ни причины предложить ему сесть за столик – Андрея Ивановича всё равно нет, а я слишком нагрузился виски, чтобы готовить; да и наливать выпить этому странному, непонятного возраста человеку с огромными, занимавшими практически всё широкое лицо, глазами, на которые сверху нависали угольно-чёрные брови, я не собирался. Он, словно чувствуя моё отношение к себе, не стал проходить глубоко внутрь, остановившись на входе.
Мой гость был довольно высокого роста, который на несколько сантиметров укорачивали сутулые, но при этом широкие плечи. Однозначно судить о телосложении не давал плащ, делавший его фигуру бесформенной, скрывая и ноги, и тело. Сквозь промокшую ткань были видны лишь огромные кисти рук. Его квадратное лицо было сверху посыпано выгоревшей на солнце соломой волос и оканчивалось незнакомой со щетиной скалой подбородка. Особенно меня привлекали уши: они были длинными и лопоухими, при этом мочку совсем не было видно, в то время как раковина распахнулась раза в три шире обычного – это бесполезное обстоятельство я заметил даже из-за стойки, куда встал после того, как впустил его. О возрасте его судить было тяжело из-за полумрака, царившего в чреве «Феникса», однако я наугад дал ему не больше тридцати.
Я не стал включать музыку, ожидая, что пришелец заговорит, однако он продолжил смотреть в окно – только уже изнутри. Стало ужасно тихо, лишь дождь, еле слышно барабанивший в стекло, как-то разряжал это тяжёлое молчание. Мне вдруг
