вот мне вчера показалось, Шаповалов, что вы их не только прекрасно понимаете, но и сами замечательно делаете.
Я притормозил, разворачиваясь и прищуриваясь. И наталкиваясь на его цепкий, чуть не вскрывающий наживую взгляд, где за поверхностной насмешливостью мне почудилась сдерживаемая ярость. Как если бы там, за этой его выдержанной личиной, скрывался жестокий монстр, вроде моего. Тот самый, что прет наружу, только почуяв вблизи других чудовищ в облике человеческом.
— А мне вот показалось, Корнилов, что ты приперся ко мне за каким-то личным интересом, — решил в наглую пробить его я. — Что, родня Вознесенского наняла тебя за дорого найти его? Так ты не там нюхаешь. Ты бы его где на островах в теплых краях поискал. Он же, небось, наворовался на пару жизней вперед, вот и свалил от родины подальше, где за жопу могут прихватить. Осел теперь где-то, пузо греет и пинаколаду попивает.
— Знаешь, Шаповалов, была такая мыслишка, — ухмыльнулся капитан, проигнорировав мое обвинение в продажности. — Да вот только есть одна тонкость. Все, кто его знал в последнее время, прям зуб дают, что никуда бы он без твоей сестрицы не подался. Вроде как помешался он на ней. Грозить открыто не стеснялся, особенно по пьяни, что любого кончит, кто к ней хоть приблизится. И что ее убьет, но не отпустит. Бывает у дядичек его возраста такая пуля в башке по девкам молодым, бывает. Сталкивался неоднократно. Так их прикручивает, что реально соображать перестают. На всех и все плевать становится. А сестра твоя здесь. Живет себе спокойненько, по улицам ходит, не оглядывается, и даже одна.
Ах ты мразь, неужто к Катюхе сунулся?
— Я тебе сказал к Катьке не приближаться? — прорычал я, шагнув к нему.
— Или что, Шаповалов? И меня упокоишь и где-нибудь в лесах ваших бросишь, чтобы зверье все следы подчистило? Палевно будет.
— Это почему же? Потому что ты своими корочками красными жопу себе прикрыл, думаешь? Если я такой отморозок, как ты говоришь, они меня напугать должны? А знаешь, что мне мнится? Ты ведь один здесь, Корнилов. Никто тебя не прикрывает. Никто тебя сюда не посылал. Официально у тебя ни хера нет. Ты ради чего очко рвешь, а? Бабла семейка Вознесенского хорошо зарядила, или орден так сильно захотел, единолично громкое дельце раскрыв?
— Да срать я хотел на ордена и на ублюдка этого Вознесенского! — рявкнул внезапно капитан, оскалившись по-звериному. — Сдох — туда ему и дорога. Но тебе и дружку твоему Боеву как оно по ночам спится, когда знаете, что приют, из которого сестру твою этому пидору жирному продали, считай, работает и дальше, как ни в чем не бывало? Как дышится, пока там других таких же мальчишек и девчонок собираются пристраивать, как товар живой? Или что, только своя хата с краю? Сомова в порядке, а на остальных плевать?
А ведь не ошибся я. Сидит в капитане монстр. Крепко так сидит. И как только сумел в конторе своей тогда удержаться и не спалиться? Там ведь эти… роботы с холодными головами нужны. Про чистые руки пиздеть не надо. Уж ручки-то у них как раз частенько в дерьмеце по плечи аж.
Мой телефон зазвонил. Глянул на дисплей. Не Сашка. Незнакомый номер. Подождет.
— Херово спится, — ответил я честно. — А тебе?
— А мне вообще никак. Я, сука, вздохнуть не могу. И херовей всего от того, что сделать тоже ничего не могу. Сверху приказ пришел однозначный, Шаповалов: не трогать. Не соваться в принципе. Все, что нарыл, изъяли и засекретили. Сказали, вякну — и трындец мне. В лучшем случае увольнение с волчьим билетом.
— А ты, значит, успокоиться и отступиться не готов?
— А ты типа готов? Хотя у тебя с дружком твоим вопрос с обидчиком Сомовой вроде как закрыт, да? Решили, что на этом все?
Ни хера мы еще не решали. Причем по вине моей и моего запоя долбоебского. Вот я дебил все-таки.
— А тебе неймется? Все пытаешься по Вознесенскому ясность внести? Так от меня ты ее не дождешься.
— А чего дождусь?
— Хорош выебываться, капитан. Чего хочешь от меня? Конкретно.
Корнилов всмотрелся опять в меня, явно решая что-то для себя.
— Помощи, — выдал он.
— В чем она должна выражаться?
— Я к приюту подступиться не могу уже никак. Засветился. А твою морду лица там никто не знает. Да и бабье, я слыхал, на тебя ведется в легкую.
— Это-то тут при чем? — мигом насторожился я.
— А при том, что директриса там — бабенка ушлая. Не старая и, ходят слухи, до мужского внимания охочая. Мальчиков, конечно, у нее и под рукой хватает. Но то мальчики, а то мужик взрослый. Опытный, — Корнилов ухмыльнулся мне похабно и подмигнул.
Теперь у меня оба кулака зачесались.
— Уж не подкладывать ли ты меня ей планируешь? — зарычал на этого долбоеба. — Обломайся, не пойдет.
— Стереть боишься? Или бабы бальзаковского возраста не твое? Так они, говорят, огонь. — Вот гад, весело ему.
— Ну раз так, то сам на нее и лезь!
— Нельзя мне, сказал же. На мою внезапную в нее влюбленность с бешеным стояком она не купится.
— А на мою, значит, да? Не пойдет, сказал.
— Слышь, Шаповалов, да что ты как девственница? Не подкладываю я тебя под нее, просто есть мыслишка пристроить тебя к ним на работу. Есть там физрук, сильно бухающий. Так вот, я его временно устраню с игрового поля, а ты как бы случайно подвернешься. Видок у тебя что надо.
— Типа туда кого попало с улицы берут.
— Ну ты не совсем с улицы придешь, а вот чтобы сто процентов взяли, и придется чуток поработать лицом… хотя бы. Обаяешь эту Валентину Степановну, пристроишься. С ребятами общий язык наладишь. Понюхаешь.
— Что там нюхать? Думаешь, там все в открытую?
— А вот это ты и выяснишь, — Корнилов скалиться перестал, мигом посерьезнев. — Мне-то и поговорить там ни с кем не дали.
— На что ты рассчитываешь в итоге? Что толку от нюханий, если хода делу твое начальство все равно не даст?
Капитана аж перекосило, зыркнул на меня зло, и теперь отчетливо я засек в его взгляде родню своему внутреннему монстру.
— А я клал на начальство. Нам нужно двое-трое ребят, которые смогут борзым журналюгам в прямом эфире все рассказать. Видал этих новых, что сразу всю жесть выдают, без цензуры и подготовки? Типа там «Шестьсот секунд». Вот, к таким и пойдем. И хер тогда кто замнет уже, когда на всю страну прогремит.
Ладно, логика в этом есть. Видел
