Саймонс смотрел в пол.
— Да, леди Сара, он не был. — Глубоко вздохнув, Саймонс продолжал: — Леди Сара, ваш отец послал меня за драгоценностями вашей матери.
— Отец послал вас за драгоценностями моей матери, — очень спокойно повторила она.
Дуглас придвинулся поддержать ее, он стоял так близко, что она чувствовала тепло его тела.
— Да, — подтвердил Саймонс. К его чести, ему было крайне неловко.
— Что ж, пожалуйста. — Она начала подниматься по лестнице. На полпути она оглянулась на Саймонса: — Я не буду ждать вас, Саймонс. Если хотите забрать драгоценности моей матери, то идите и берите.
Саймонс медленно двинулся по лестнице, следом за ним шел Дуглас. Сара шла по коридору к покоям герцогини и, не дожидаясь мужчин, открыла дверь и вошла. Она не была здесь со смерти матери, и на нее тут же обрушились воспоминания о счастливых временах.
Усилием воли она отодвинула воспоминания. Сейчас у нее нет времени горевать. Она пошла к большому шкафу, где мать хранила шкатулку с драгоценностями, открыла дверцу и вытащила маленькую деревянную коробку. Шкатулка со скругленной крышкой и декоративными металлическими накладками никогда не запиралась. В Чейвенсуорте не было причин бояться воровства, если не считать самого герцога.
Открыв крышку, Сара была готова к тому, что нахлынут воспоминания. Она вытащила кусок пергамента, медленно развернула и показала содержимое Саймонсу. Внутри лежал венок из маргариток, теперь высохших и побуревших. Мать однажды сказала ей, что считает это самым дорогим своим украшением.
— Я сделала это для мамы, когда мне было шесть, — сказала она. — Это не представляет никакой ценности для моего отца, и я оставлю это себе.
Саймонс только кивнул. Она сунула пергаментный пакет в карман платья и вручила открытую шкатулку Саймонсу.
— Вот, — сказала она. — Забирайте. Он не мог подождать, пока мать похоронят?
Судя по виду, Саймонс хотел что-то сказать, но только покачал головой. Что он мог сказать? Он был предан герцогу Херриджу, а не ей и, к сожалению, не ее матери.
Он поклонился ниже необходимого.
— Леди Сара, — пробормотал он.
— Не нужно смотреть на него так, будто ты вот-вот его изобьешь, Дуглас, — сказала она после того, как Саймонс ушел. — Он не виноват. Он просто выполняет приказ моего отца.
Дуглас, молча стоявший у двери, подошел ближе:
— Ты уверена, что не хочешь отдохнуть, Сара?
Ее пальцы поглаживали маленький пергаментный пакет в кармане.
— Возможно, — сказала она. Ей не хотелось признавать собственную слабость, но, возможно, любить кого-то и испытывать чувство тяжелой утраты — это не поражение.
— Не нужно провожать меня, — сказала она. — Кто-то из нас должен быть с гостями.
Он на миг заколебался.
— Пожалуйста, Дуглас.
Он наконец кивнул. Они расстались в коридоре, он удивил ее тем, что, наклонившись, поцеловал в щеку у виска и сказал:
— Обещай мне, что отдохнешь.
Сара закрыла глаза.
— Хорошо, — кивнула она.
Коснувшись щекой ее щеки, Дуглас ушел.
Она медленно пошла в свою спальню и закрыла за собой дверь. Вытащив из кармана засохшие цветы, она положила их в секретер.
Только потом Сара вызвала служанку.
— Не беспокойте Флори, вы можете точно так же сделать ее работу. Расшнуруйте меня, пожалуйста, и снимите кринолин.
Девушка была не столь проворна, как Флори, но Сара не хотела отрывать свою горничную и ее мужа от поминального ужина.
Как только одежда была убрана и служанка ушла, Сара легла в кровать. Она отдохнет часок, а потом решит, что делать. Сейчас она ни на что другое не способна.
Час, должно быть, затянулся, потому что когда она проснулась, было темно. Комнату освещала лишь маленькая лампа, которую зажег Дуглас. Сара, вероятно, не проснулась бы, если бы он не взял ее на руки и не понес в герцогские покои.
— Я слишком сонная, чтобы спорить с тобой, — сказала она.
— Хорошо.
— Но ты должен уделить мне время завтра.
— Я могу выделить час утром. Этого времени хватит, чтобы выбранить меня?
Она думала кивнуть, но потом решила, что это требует больших усилий.
— Да, — сказала она, жалея, что голос звучит не слишком властно.
Что ни говори, сон не в одиночестве очень успокаивает. Сара знала, что в любой момент может протянуть руку и коснуться Дугласа, только чтобы почувствовать его тепло или его присутствие. Ей не нужно ничего бояться, потому что он очень высок, очень силен, очень талантлив. И при всем этом он не беспокоил ее. Ни разу не настаивал он на своих супружеских правах. Да, для нее это время печали, но она сомневалась, что все мужчины руководствовались бы в такой ситуации честью и состраданием.
Кто такой Дуглас Эстон? Исследователь, она знала это из его комментариев. Ученый, этот факт она узнала, когда он рассказал ей о своем открытии. Ведь человек должен хорошо разбираться в науке, чтобы создавать алмазы. Человек, который все еще тоскует по своей семье. Больше она ничего не знала, но хотела выяснить. Когда он положил ее под одеяло, она свернулась калачиком, повернулась к нему, сунула руки под подушку и снова заснула.
Проснувшись утром, она обнаружила, что муж уже ушел. Он просыпается на рассвете? Он в обсерватории? Она предпочитала сосредоточиться на занятиях Дугласа, а не думать о предстоящих ей делах. Сегодня нужно ответить на визитки и письма тех, кто не смог присутствовать на похоронах матери. Хорошие манеры требовали ответить как можно быстрее.
Усевшись за письменный стол в библиотеке, Сара смирилась со своим делом и открыла нижний ящик. Вытащив личную почтовую бумагу, она достала хрустальную ручку и придвинула чернильницу.
Вздохнув, она уставилась на стопку корреспонденции и визиток с черной каймой. Все послания были полны эмоций, их будет трудно читать. Кто-то — Дуглас? — крепко связал пачку. Нужно найти нож или ножницы. Положив руку на пачку писем, Сара не двигалась. Ей не хотелось читать их. Убрав руку, она откинулась на спинку кресла и закрыла глаза.
На пути к библиотеке она поймала себя на том, что направилась в комнату матери, чтобы посидеть с ней несколько минут, пока не сообразила, что делает. Морне Херридж больше никогда не потребуется ее присутствие. Нужно распорядиться, чтобы комнату вновь превратили в летнюю гостиную, но Сара сомневалась, что будет сидеть там по вечерам с рукоделием.
Она нашла ножницы и перерезала шнурок, чтобы прочитать письма. На третьем она снова заплакала, но не позволила горю помешать выполнить долг. Добравшись до конца пачки, она перестала плакать.
Теперь ей нужно было написать самое важное письмо в жизни, и она не знала с чего начать. Минуту она смотрела на чистый лист бумаги и вдруг поняла, что не может написать это письмо, потому что писать его не следует.
