class="p1">— Я пытался вас найти. — Глаза его светились интересом. — Но вы как в воду канули. Вы мне должны как минимум три ужина в каких-нибудь приличных местах, поскольку мне пришлось откушать в убогом месте под жутким названием «Эллочка-людоедка» аж дважды. Я все надеялся, что вы появитесь.
— Но прошла всего неделя, — дрожащим голосом запротестовала Маша.
— Там один за три считается. Кошмарная дыра. Иван Савельевич, вы что-нибудь знаете о ресторане «Эллочка-людоедка»? — обратился он к своему недавнему собеседнику.
— Никогда о таком не слыхал, — усмехнулся тот.
— А стоило бы обратить внимание. Вам, как депутату, должно быть интересно. Кажется, там подают человечину.
Иван Савельевич хохотнул в пышные усы.
— Ася, — Серж вдруг вспомнил о Машиной подруге, скромно переминающейся в сторонке с ноги на ногу и впервые в жизни не знающей, как себя вести рядом с мужчинами. — Милая Ася. Вы даже не представляете, что вы для меня сотворили. Вы сотворили чудо. Что вы за это хотите?
Та покраснела, мило ему улыбнулась и ответила легко, словно шутя:
— Норковую шубку.
Маша тоже покраснела. Но от стыда. Она бы никогда не посмела вот так, внаглую… Подошедшая к ним в этот момент Катька тоже ахнула.
А Серж расплылся в добродушной улыбке и радостно пробасил:
— Асенька, вы получите самую лучшую норковую шубку, которую я смогу найти. Спасибо вам огромное!
Судя по всему, Аська осталась довольна. Она тут же подцепила под руку того самого депутата Ивана Савельевича, и Маша услышала за спиной:
— Как вам кажется, какой цвет мне пойдет?
Бобров попытался повести Машу в кабинет. Перед этим он выразительно посмотрел на Катьку, и та исчезла.
«Нет уж, — сказала она себе, решив цепляться за жизнь из последних сил. — Я с ним наедине не останусь».
Она мужественно схватилась за дверь в анфиладе.
— В чем дело? — не понял меценат, уже занесший ногу для широкого шага.
— Куда мы? — с дрожью в голосе спросила певица.
— Хм… — С минуту Серж боролся с какими-то мыслями, по всей видимости, не слишком приятными, потому что лицо его омрачилось. А потом он расплылся в добродушной улыбке и вновь засиял душевной теплотой.
«Опасный человек», — мелькнуло у нее в голове.
— Куда? — Он вдруг расхохотался. — Ну, не в опочивальню же! Ладно, хочешь говорить среди людей, да будет так.
— Хотите… — поправила его Маша, окончательно решив не допускать ни малейшей возможности сближения с этим типом.
— Хотите? — Он не понял, сдвинул брови и снова ухмыльнулся. — Значит, все-таки хотите? Вы настаиваете?
Маша кивнула, судорожно сглотнув горячий ком в горле.
— Ну, хотите, как хотите. Каламбурить хоть можно?
Она растерялась. Откуда ей знать, чем заканчивает этот человек, начав с каламбуров. На всякий случай она спросила предельно серьезным тоном:
— Вы хотите со мной поговорить. О чем?
— О любви, — игриво ответил он.
— О любви, — сурово повторила Маша, буравя его глазами.
Он ее взгляда не выдержал, всплеснул руками, воскликнув:
— Господи! Ты же певица. Хочешь петь. И я хочу, чтобы ты пела. Ну хоть поговорить на эту тему можно? Да если бы я хотел тебя трахнуть, стал бы я так стараться! Я бы по-другому с тобой говорил.
— Я не люблю, когда меня трахают, — заметила Маша.
— Ну да! — Он оглядел ее с ног до головы, покачал головой и уточнил, явно сомневаясь, — Что, совсем?
Маша выдернула руку из его лапищ, развернулась и направилась к барной стойке. Где-то на середине пути она вдруг осознала, на какую тему собирался поговорить с ней Бобров.
«Наверное, я потеряла самый большой шанс в жизни, идиотка!» — обругала она себя и обернулась, чтобы наткнуться на чужих людей, еще минуту назад словно по мановению волшебной палочки ставших ей родными и близкими, а теперь снова далеких и холодных.
Меценат все еще стоял в дверях и смотрел на нее. Он ждал. Лицо его было серьезным, даже суровым. Вернее сказать, он насупился и был похож на пожилого сыча, объевшегося жирной мышью. Когда глаза их встретились, он усмехнулся одними губами и поманил ее пальцем.
Маша застыла, раздумывая.
«Шанс, шанс, — нашептывали ей долгие мечты о звездной карьере. — Ты же за этим приехала в Москву. Так лови свой шанс или убирайся обратно!»
Она медленно подошла к нему. Он повернулся и пошел в другой зал. И Маша последовала за ним.
— Я не умею говорить артистам «вы», — донеслось до нее.
— Попробуйте научиться, — дивясь собственной наглости, пробормотала она.
— Ты никто, девочка. Негоже учить своего благодетеля.
— Я соглашусь работать только на правах партнера. Я не Галатея, а вы не Пигмалион. Вы продюсер, а я певица.
Он вдруг резко развернулся. В глазах его пылал гнев. Маша замерла, почувствовав, как холод пробежал по позвоночнику и задержался на копчике.
— Певица?! — прорычал он.
Она хлопнула глазами. А Бобров вдруг хлопнул в ладоши. Да так громко, что его услышали в огромном холле. Гул голосов затих. Все смотрели на них с интересом.
— Господа! — взревел Серж. — Я не слышу музыки!
Оркестранты судорожно схватились за инструменты.
А Серж продолжил:
— Встречайте, Мария… гм…
Тут он в наигранной растерянности глянул на нее.
— Иванова, — тихо шепнула Маша, которую к тому моменту уже колотила крупная дрожь. Она поняла, что сейчас случится.
— Встречайте, Мария Иванова!
Все заулыбались и зааплодировали. Не слишком активно, скорее из вежливости. Серж взял ее за локоть и повел к оркестру.
— Если хоть один человек заговорит во время твоего выступления, можешь считать, что мы друг с другом незнакомы, — прошипел он и толкнул ее к микрофонной стойке.
— Что поем? — испуганно вопросил дирижер, для которого песня Маши была еще большей неожиданностью, чем для нее самой.
— Элвиса. «Когда мужчина любит женщину», — пискнула она. — Пониже.
— Попробуем, — не слишком уверенно пробубнил маэстро.
Маша судорожно вцепилась в ось стойки, боялась упасть.
«Смотри в зал, смотри в зал!» — заклинала она себя.
Она подняла глаза, встретившись со взглядами сотни слишком пытливых и искушенных зрителей.
«Это конец!» — в сознании ее упал занавес.
Заиграла музыка. Она лилась вверх, постепенно заполняя собой пространство до самого потолка. Она подхватила Машу и закачала на мягких волнах. Певица улыбнулась и запела. Голос ее влился в этот восхитительный поток звуков. Она больше не думала ни о том, правильно ли она выводит мелодию, делает ли нужные акценты, смотрит ли в зал, улыбается ли, помнит ли слова, оценивает ли ее Бобров… Она забыла о себе. Она просто пела. Пела так, как ей нравилось.
Она взяла последнюю ноту, музыка стихла. И что-то оборвалось у нее в душе. Мгновенный холод поднялся от живота к
