Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 52
на его памяти – норовила вправиться в нормальное русло, стать обычной, нормальной, человеческой, в конце концов. После ординатуры его без слова оставили в челюстно-лицевой, огромное отделение, между прочим, и столичная больница, московская, и в планах маячило – как только освободится ставка – место пластического хирурга в получастной клинике, хотя на кафедре общей хирургии рвали волосы от отчаяния, и завкафедрой лично трижды вызывал Хрипунова на откровенный разговор, туманно рассуждая о благородной науке и подвиге высокого служения, пока не признался, крякнув, что сроду не встречал такого одаренного хирурга, а я ведь, Аркадий Владимирович двадцать пять лет преподаю и сорок оперирую, навидался, слава Богу, всякого, но таких рук, как ваши, не встречал. Сколько вам лет? Двадцать девять всего? Невероятно! У вас, Аркадий Владимирович, большой дар – уж не знаю, правда, Божий ли, но пациентам это, если честно, без разницы. Зачем вам эта пластическая хирургия – Господи, носы, животы, жирные тетки! Я понимаю, вы человек молодой, вам деньги нужны, тем более что времена сейчас, мягко говоря… Но Аркадий Владимирович, дорогой, вам нельзя размениваться, оставайтесь на кафедре, лет через пять будете самым молодым в институте профессором – я обещаю, но и не в этом даже дело, речь вполне может идти о создании новой хирургической школы, вашего имени школы, Аркадий Владимирович, уж поверьте старику – мне давно ничего не нужно, лучше подумайте, сколько людей вы можете спасти… Реально спасти, по-настоящему – от смерти.
Хрипунов вежливо вертел в крепких пальцах чашку с желтеньким кафедральным чаем: ему было плевать на людей с их неминуемой смертью, ему даже на свою собственную смерть было плевать: детство, проведенное в морге, избавляет, знаете ли, от ненужных сантиментов. И потом, Хрипунов прекрасно знал, что в смерти человек все равно беспросветно и совершенно одинок, собери вокруг хоть сотню гениальных врачей – в сущности, в человеческой жизни есть только два момента такого великого, абсолютного одиночества – рождение и смерть. А пластическая хирургия – это интересно. Мне интересно, Кирилл Леонидович. Потому что это единственная для врача возможность не увечить, а творить. А деньги тут, честное слово, ни при чем.
Это была правда. Деньги интересовали Хрипунова еще меньше людей. Именно поэтому они пришли к нему сами.
Одному Клоуну известно, как он разыскал Хрипунова после двухлетней разлуки. Съемное жилье за это время пришлось сменить три раза: поспевая за взбесившимися ценами, Хрипунов все дальше забирался в глушь столичных трущоб, и похоже, последнее приобретение – восьмиметровая комната на краю московской географии – тоже скоро станет не по карману, и придется искать убежище в Подмосковье, что и неплохо, потому что в электричке можно сколько угодно спать. И почти столько же читать.
Впрочем, наверно, Клоун просто разослал своих шестерок по всем московским больницам или напряг частных сыскарей, в ментовку он бы сроду не сунулся, вор известный, авторитетный – западло. Но – разыскал. Вплыл прямо в ординаторскую, солидный, благоухающий, степенный, в невиданном деловом костюме, отливающем сталью и шерстью, и дурацком галстуке в цирковой развеселый горох. За спиной маячат две гориллы в стандартных кожаных куртках и шуршащих спортивных штанах и подпрыгивает встревоженная медсестричка, вскрикивая про часы посещения и нельзя без халатов в отделение, ну что вы за люди, Аркадий Владимирович, я правда говорила, что нельзя.
Хрипунов встал из-за стола, честно пытаясь вспомнить, нет ли в какой палате подходящего посетителям раскуроченного братка, но увидел шрам, перекосивший рот неузнаваемого господина, и тут же, потянутое приметным келлоидным рубцом, выплыло имя:
– Здравствуйте, Евгений Поликарпович. Рад видеть вас в добром здравии. – Клоун вздернул короткие брови, покачал недоверчиво головой. – Вот это память! Уважаю! – И тут же цыкнул на своих псов, и они немедленно исчезли за прикрытой дверью, только слышно было, как стихает негодующий стрекот медсестры, превращаясь в укоризненное воркование, потом что-то зашуршало – не то букет, не то шоколадка, и сестра замолчала вовсе, зашелестев куда-то по своим медицинским делам. И Хрипунов с Клоуном остались одни.
Пачку долларов, перетянутую смешной розовой резинкой, Хрипунов не взял – я, Евгений Поликарпович, частной практикой не занимаюсь и мзды с пациентов не беру – и деньги так и пролежали на столе всю неловкую беседу (о погоде и прочих стихийных обстоятельствах) – как кирпич, вернее, небольшой такой кирпичик, и Клоун, поднимаясь, сунул его в раздутую барсетку, – во времена настали, Аркадий, скоро вместо бумажника портфель придется с собой носить, зря отказался, ты мне жизнь спас, а я долгов не люблю. По долгам платить положено.
– Так ранение было не смертельное, – машинально поправил Хрипунов, ему не нравился разговор, будто списанный из бабского детектива в дешевой мягкой обложке. Дурацкий.
– Зато жизнь была смертельная, – отрезал Клоун – из-за шрама он все время усмехался краем ощеренного рта, на подельников, должно быть, жути нагоняет немало, но вот есть скорее всего неудобно. Да и девушкам нравится едва ли.
Хрипунов посмотрел в лежащую перед ним историю болезни. Диагноз: сочетанная черепно-лицевая травма. Перелом основания черепа в передней черепной ямке. Множественные переломы костей лицевого скелета, верхней челюсти, стенок обеих орбит, решетчатого лабиринта, нижней челюсти и скуловой кости справа. Рваные раны век обоих глаз. Франкенштейн из-под «Камаза». А место в клинике пластической хирургии может и не освободиться. Вообще.
– Знаете, Евгений Поликарпович, если вы действительно хотите сделать для меня доброе дело, позвольте, я вас прооперирую. Разумеется, бесплатно.
Клоун аж поперхнулся больничным воздухом – ни до, ни после Хрипунов не видел его таким обескураженным, прямо как первоклашка, которого завуч застукал в школьном сортире с аппетитно скворчащей беломориной, а ведь крученый был мужик. Крученый и длинный. Хотя это сразу было ясно. Еще два года назад.
– Проо… Что?
– Ну, прооперирую. Шрам ваш – если, конечно, он не дорог вам как память. Совсем убрать, к сожалению, невозможно. По крайней мере в этой галактике. Но улыбаться будете, только когда сами захотите, обещаю.
– А… – Клоун честно пытался понять, – а тебе-то с этого какая корысть?
Хрипунов еще раз заглянул в историю болезни.
– Понимаете, Евгений Поликарпович, к нам сюда люди попадают все больше из-под асфальтового катка, тут уж, сами понимаете, не до тонкостей. Голову бы собрать по частям. А я хочу работать в пластической хирургии. Если угодно – в эстетической.
– А шрам мой тут при чем?
– Да, собственно, ни при чем. Просто я много читал про такие рубцы и довольно хорошо представляю, как с ними работать. Не хватает только практики.
Клоунские мальчики рванули в дверь разом
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 52
