Бьёрг разбился на русском джипе, машина укатилась вниз по склону, четыре раза перевернувшись, упала в реку, мужа припечатало в руль, голова наполовину оказалась в воде, которая тихо смыла его жизнь. Бьёрг сидела рядом, у нее были сломаны ноги, и она могла лишь смотреть на него и повторять его имя, пока не онемели губы, тогда ей было около пятидесяти. Тетя умерла в девяносто с лишним, и мы иногда называли ее вечно юной, потому что, несмотря на смерть двух любимых мужей, ее жизнерадостность и вера в жизнь казались неисчерпаемыми, когда она приходила, все становилось лучше. Поэтому нас и шокировал ее вопрос на смертном одре, но, возможно, в нем не было отчаяния, Бьёрг задала его, ничего такого не имея в виду, и, наверное, даже сама собиралась ответить, но помешала смерть. А нам теперь вечно жить с этой неопределенностью: вдруг в глубине души у Бьёрг действительно была густая тьма, но мы не очень хорошо знаем других, часто видим лишь то, что лежит на поверхности, а о скрытых внутри мирах понятия не имеем. В свое время мы даже не подозревали об отчаянии Ханнеса, нам и в голову не могло прийти, что директор вязальни превратится в Астронома, мы не знали, что у Кьяртана постоянные проблемы с тем, чтобы сдерживать свой половой инстинкт, что такой спокойный человек, как Асдис, обезглавит петуха и расстреляет щенков, — никогда не забудем их жизнерадостности. Не забудем мы также и вопрос Бьёрг: для чего я жила? И не являются ли наши рассказы о жизни и смерти в деревне и окрестностях своего рода реакцией на этот вопрос, на связанную с ним неопределенность?
Мы говорим, пишем, рассказываем о большом и малом, чтобы постараться понять, что-то постичь, даже саму суть, которая, однако, постоянно ускользает, как радуга. Древние предания гласят, что человек не может видеть Бога, это приведет к его смерти, аналогично обстоит дело и с тем, что мы ищем, — смысл в самом поиске, результат бы нас его лишил. И, конечно, именно поиск учит нас словам, которые описывают сияние звезд, молчание рыб, улыбку и грусть, конец света и летний свет. Есть ли у нас иная роль, чем целовать губы; знаете ли вы, кстати, как сказать «я тебя хочу» на латыни? А по-исландски?]
В лесу много думаешь, особенно если через него протекает большая река
Одним февральским утром на площадке у кооперативного общества с тяжелым вздохом затормозил зеленый автобус, двери открылись, и вышел человек в таких красных брюках, что его ноги, казалось, стояли в ярком пламени. Прошло уже больше недели с тех пор, как перегорели лампочки и темнота накрыла Давида и Кьяртана, пачки с концентрированным кормом чуть не убили Кьяртана, приятели увидели падающую стремянку, в темноте они не могли найти нужных товаров, и им стало не по себе.
Кроме Сигрид и приятелей в кладовку никто не ходил, мы лишь много позже узнали о Бенедикте, и, по словам Сигрид, там ничего особенного не случилось, только ни зги не видно, проводка пришла в негодность, но Симми уже заказал в столице запчасти, и с минуты на минуту ожидается новый директор. Ничего необычного не происходит, сказала она, да и что такого могло случиться, но в темноте люди работают медленно, она действует на нервы, и сложно порицать Давида и Кьяртана за то, что они не могут отрешиться от мыслей о руинах, давайте проявлять терпение. Сигрид всегда была очень убедительной, ничего необычного; а дома сексуальный слабак Гудмунд: их интимная жизнь внезапно стала такой бурной и разнообразной, что иногда он с нетерпением ждал возвращения жены, иногда не хотел, чтобы она приходила, она же была как ураган.
Ничего необычного, в этом она, разумеется, права, разумнее всего именно так и думать, но что мы, в сущности, знаем? Иногда крупицы разума в нашей жизни очень малы. Может быть, просто приходят привидения, люди, которым почти двести лет. А вы ведь знаете, что это значит: доказательство существования жизни после смерти. Получить такое уже немало. Тогда будет не так трудно жить, не так страшно ложиться спать темными зимними вечерами. И на всем этом с ловкостью и бесстыдством сыграла Элисабет, когда объявила февральскую лекцию Астронома и дала понять, что он будет говорить о событиях, которые касаются жизни и смерти и — заметьте — промежутка между ними.
На этой лекции Астронома было необычно многолюдно. Почти полный зал. Похоже, пришло большинство жителей деревни, даже те, кто раньше оставался дома по причине нездоровья, маленьких детей или телевизионной программы, некоторые приехали из окрестностей, например, глава поселения в фуражке сидел с важным видом. Элисабет предлагала всем кофе, чай, хворост и что-то вроде канапе, невероятно вкусное; ей помогала восемнадцатилетняя девушка из деревни, как же ловко они разносили угощение, подливали в чашки кофе и подкладывали на тарелки лакомства. Элисабет сновала между собравшимися с кофейником, который, казалось, никогда не пустел, раз за разом, в узкой футболке, и мы подсознательно задумывались о расстоянии между сосками: зачем она так одевается? Астроном терпеливо ждал за кафедрой, не подавая признаков волнения, такой же уверенный, каким был в эпоху расцвета вязальни. Наконец Элисабет приглушила свет, болтовня стихла, и Астроном произнес: сегодня я расскажу о возможном конце Вселенной, возможном конце всей жизни.
Можете себе представить, как мы навострили уши.
Вообще-то мало кто из нас захотел бы убить вечер на подобные размышления, если бы мы могли иначе проводить время, исследования также показывают, что они способствуют пьянству и злоупотреблению снотворным и транквилизаторами. Астроном сообщил, что человек никогда не поймет жизнь, никогда не осмыслит ее масштаб, ее природа выходит за пределы его воображения, но одновременно такая очевидная, такая простая, что нет никакого способа ее понять. При этих словах мы почувствовали головокружение. У Астронома высокий лоб, глаза меняют цвет в зависимости от душевного состояния, ему приснился чужой язык, как же идти в ногу с таким человеком? Мы не понимали и половины того, о чем он говорил, к тому же Элисабет не опубликовала резюме лекции в брошюре. Он сказал, насколько мы помним: некоторые утверждают, что смерть — это прямое продолжение жизни, и поэтому неверно говорить о том, что люди умирают, они просто перемещаются между пространствами. Мертвые, соответственно, не умерли, в том смысле, что они не исчезли, они вокруг нас, окружают то, что мы называем жизнью, подобно тому как небо окружает землю. Или, если хотим, можем сформулировать
