минут неожиданно нарушил тишину тихий голос. Поначалу монашек обмер, решив, что снова угодил в какую-то засаду. И лишь когда вопрос повторился, понял, что задаёт его степняк.
— В каком смысле — чем? С тобой тут сижу, жду …
— Нет, — оборвал печенег его на полуслове. — Чем ты обычно занимаешься?
— Обычно? Ну,…чем и полагается. Чем же еще?
— В моем юрте шаман был. Очень сильный. С богами говорил. А они — с ним. Однажды меня сильная хворь свалила. Все думали, помру: братья думали, отец думал, мать даже не плакала уже. Шаман только не думал. Он меня и спас. Вот я и говорю: от него мне — польза. А от тебя какой мне прок?
— Тебе? — туповато переспросил Яков. Чего-чего, а диспута на богословские темы он в эту воровскую ночь никак не ожидал.
— Да. Шаман меня от хвори излечил, жизнь спас. А ты, посланник правильной веры, можешь тоже полезным быть для меня?
Яков посланником правильной веры не был, но, накрепко усвоив уроки Никодима, решил играть роль до конца.
— Грамоте могу обучить.
— Мне она без надобности. Без нее весь мой род жил, и еще столько проживет. В степи сабля только надобна. И лук.
— А с чего ты взял, будто спас тебя от немочи именно шаман? — Может, шаман твой и вовсе молитвы Христу возносил, и именно они тебя исцелили?
— Может, — совершенно недрогнувшим голосом согласился абориген. — Тогда мне от бога твоего в самом деле польза вышла. Я совсем не против. Я против людей, от которых людям нет никакого проку. Не я же виноват в том, что вере вашей учат именно такие. Вы не можете ни дождь вызвать, ни дичь в силки загнать, ни рану залечить, ни хворь на врагов наслать. Вот как ты думаешь, зачем мне вера бесполезных людей?
Теологический диспут прервался внезапно. Взгляд Якова лег поверх плеча степного варвара, и слова репьем зацепились где-то в горле. Брови поползли вверх.
Над тыном, за которым они хоронились, воздух затопило яркое алое зарево. Харчевня горела.
Сердито прошипев на своем индюшачьем наречии что-то, должно быть, не особо цензурное, Ромей подхватил монашка за шиворот и поволок за собой. Огонь еще не набрал той силы, чтобы с победным ревом поглощать целые бревна и рушить массивные перекрытия кровли. Но в одном из окон уже вырвался на волю, начав сердито полосовать жаркими языками хмурые наличники и массивные ставни. Горели они с неохотой, то и дело огрызаясь сердитым шипением — дождь, ливший уже несколько дней, успел напитать их тяжелой влагой. Черные клубы дыма в нескольких местах выбивались из-под крыши, поднимая ленивые и тяжелые удушливые покрывала. Кое-где в них злорадно посверкивали рыжие языки огня.
Ромей шустро, как стриж за мошкой, взмыл по ступеням крыльца и распахнул дверь. В зале харчевни огонь еще не стал таким полновластным хозяином, как на поварне, оттуда вырывались через дверной проем голодные языки пламени, зло облизывая нестерпимым жаром косяк и толчками наполняя потолок едким саваном жирного дыма.
Словно черти в преисподней, на фоне безумных плясок ярого огня рубились несколько человек, поблескивая в дрожащем мареве хищными жалами клинков. Вернее, они не рубились, а скорее барахтались, стараясь держаться подальше как от пожара, так и от стали. Пока Яшка, подслеповато щурясь и прикрываясь рукавом рясы от удушливой горечи дыма, пытался хоть что-то рассмотреть в этой дьявольской круговерти, степняк метнулся в гущу схватки. Лишь когда Ромей, не особенно заботясь о благородной красоте поединка, без особых церемоний воткнул невесть откуда появившийся в руке нож в спину ближайшего душегуба, Яков понял, что тут творится. Четверо наседали на белозерского воеводу, стараясь взять его в кольцо. Это в их кулаках поблескивали короткие клинки, а Перстень сжимал в своих пудовых лапищах какой-то длинный деревянный дрын, один конец которого потрескивал веселым огнем. После заступничества степняка нападающих стало на одного меньше. Лишь бы, подумалось вдруг послушнику, Ромей не зарезал того, кто нужен был им сегодня живым. Словно прочитав его мысли и немедленно им воспротивившись, довольный клиент шамана принялся так рьяно размахивать своим тесаком перед носом ближайшего татя, будто захотел порубить того на капустные лоскутки. Ясное дело, долго сопротивляться ловким и еле различимым выпадам опытного лазутчика подзаборный душегуб не смог. Длинный его свинокол, пару раз мелькнув в чадном воздухе, вдруг вырвался из кулака и скрылся где-то в темноте. Разбойничек же как-то хрипло закашлялся, согнулся пополам и упал на колени. От удушья или нет, Яков в наполнивших горницу клубах тяжелого дыма не разглядел. Оторвался он от ошалелого созерцания корчащегося на полу человека лишь в тот миг, когда еще одного засапожных дел мастера Перстень огрел по рукам бревном и, со всего маху сунув ему горящий конец этой оглобли в лицо, вытолкнул татя в ревущую торжествующим пламенем поварню.
До сих пор Яшка имел о муках ада лишь то представление, что рисовало ему воображение. Оказывается, грешников в преисподней ждали муки гораздо страшнее тех, что он мог себе представить. По крайней мере, надсадные крики несчастного, на какое-то время даже заглушившие рев и треск пожара, заставили его неосознанно метнутся в сторону, подальше от страшной картины. Монашек запнулся о лавку, перевернул ее и рухнул на стол, который также поспешил завалиться набок.
«Второй раз сюда захожу, и второй раз переворачиваю все вверх дном», — мелькнула дурацкая мысль. Спеша подняться на ноги, он мазнул взглядом по стене, у которой только что стоял. И оторопел. В том месте, откуда монашек так неловко перелетел через стол, в бревне хищно торчал болт самострела. Резко повернувшись в ту сторону, откуда скорее всего прибыл подарочек, «черноризец» столкнулся со взглядом старого знакомца. Рябой провожатый зло щерил зубы с ведущей на второй поверх лестницы. Руки его проворно крутили ворот, натягивая тетиву небольшого арбалета. Именно в этот миг, что-то громко выкрикнув, Перстень одним рывком поднялся на ноги, вставая между стрелком и его намеченной жертвой. Последний из четверки напавших на воеводу станичников неопрятной грудой валялся на полу. «Служка» постарался как можно быстрее отвести взгляд от его неестественно вывернутых рук и шеи. Куда вдруг снова запропастился Ромей, в тот миг даже в голову не пришло. Куда больше занимало оружие в руках ряженого гридня, потому как не нужно было родиться воином, чтобы понять — рябой всячески пытается выцелить именно его, Якова. Если бы не белозерец, то короткая песня его нехитрой жизни была бы спета несколько мгновений назад. Теперь же мужичок с жиденькой бороденкой не знал, в кого
