Годом позже, когда Дороти последовала примеру Эллен и поступила в столь же легкомысленное учебное заведение, где в основном занимались спортом или шатались но университетскому двору, Мэрион осталась вдвоем с отцом в квартире из двенадцати комнат. Они регулярно встречались во время трапез, но близости между ними не было. В конце концов. Мэрион решила поселиться отдельно, хотя и догадывалась о молчаливом неодобрения отца.
Она сняла трехкомнатную квартиру на последнем этаже красивого дома в районе Пятидесятых улиц и тщательно обставила ее. Комнаты были меньше, чем в доме отца, и ей не удалось увезти все свои любимые вещи. Она отобрала те из них, которые ей нравились больше остальных и лучше выражали ее сущность. Развешивая картины, расставляя книги на полках, она видела их глазами того, кто однажды войдет в ее жилище. Почетное место было отведено картине Демута, которую она особенно любила.
Ансамбль получился современный, но не чрезмерно. Пластинки охватывали композиторов от Бартока до Стравинского и включали наиболее мелодичные произведения таких музыкантов, как Брамс и Рахманинов. Книги — а что лучше библиотеки говорит о характере ее обладателя? — отражали вкусы и личность Мэрион.
Два неравнозначных события нарушали каждую неделю однообразие ее жизни: в среду она обедала у отца, а в субботу устраивала генеральную уборку своей квартиры. Если первое являлось нелегкой повинностью, то второе неизменно доставляло ей радость. Она полировала мебель, протирала зеркала, прикасаясь к каждому предмету с осторожностью почти благоговейной.
У нее бывали гости. Во время каникул ее навещали Эллен и Дороти, которые делали вид, что завидуют ее независимой жизни. Приходил отец. Лифта в ее доме не было, поэтому, поднявшись по лестнице, он задыхался, неодобрительно качая головой. По вечерам заходили сослуживицы. Они развлекались, играя в канасту.
После самоубийства Дороти, Мэрион на две недели вернулась к отцу. Когда погибла Эллен, она оставалась у него целый месяц. Но даже горе не могло их сблизить. Во время ее второго пребывания у отца тот с робостью, совершенно ему несвойственной, спросил, не могла ли бы она окончательно поселиться у него. Однако сама мысль о том, что она может лишиться свободы, показалась ей невыносимой. После этого разговора, правда, она стала обедать у него три раза в неделю.
Как-то в субботнее утро у нее зазвонил телефон. Мэрион, любовно протиравшая, стоя на коленях, стеклянный верх журнального столика, нахмурила брови. Не выпуская из рук пыльной тряпки, она нехотя направилась к аппарату.
— Алло? — сухо сказала она.
— Алло! — отозвался мужской голос. — Я говорю с Мэрион Кингшип?
— Да.
— Простите, что беспокою вас. Я был… другом Эллен. (Друг Эллен? Красивый, элегантный, блестящий… но совершенно неинтересный молодой человек. Для нее, по крайней мере.) Мое имя Бартон или, как меня обычно называют, Бад Корлис.
— Действительно. Эллен говорила мне о вас…
«Я люблю его, — сказала Эллен во время того посещения, которому суждено было стать последним, — и он меня любит…» Сама не зная почему. Мэрион, вместо того чтобы обрадоваться, расстроилась тогда.
— Вы не могли бы со мной встретиться? нерешительно продолжал незнакомый голос. — Дело в том, что у меня осталась книга, принадлежавшая Эллен. Она дала мне ее почитать перед тем… как раз накануне своего отъезда в Блю-Ривер. Я подумал, что вам было бы приятно иметь ее.
«Наверно, какой-нибудь очередной бестселлер.» — подумала Мэрион, потом, устыдившись своей мелочности, ответила:
— Вы правы, это в самом деле доставило бы мне радость.
— Если хотите, я занесу ее вам сейчас, — предложил голос. — Я нахожусь недалеко от вашего дома.
— Нет, — слишком быстро ответила Мэрион, — я собираюсь выйти.
— Тогда, может быть, завтра?
— Завтра меня не будет дома…
Ей вдруг стало стыдно. Почему ей не хотелось принять его у себя? Ведь он любил Эллен и теперь брал на себя труд привезти ей книгу, принадлежавшую трагически погибшей сестре!..
— Мы могли бы где-нибудь встретиться сегодня днем, — сказала она.
— Отлично.
— Я буду в районе Пятой авеню.
— В таком случае, если хотите, у Рокфеллеровского центра перед статуей Атласа?
— Хорошо.
— В три часа?
— Да, в три. И спасибо, что позвонили. Это в высшей степени любезно с вашей стороны.
— Ну, что вы… До свидания, Мэрион. Простите, что обращаюсь к вам так, но Эллен столько рассказывала о вас, что мне казалось бы странным называть вас мисс Кингшип.
— Само собой разумеется… До свидания, — сказала она, не зная говорить ли ему Бад или мистер Корлис.
— До свидания.
Она положила трубку и еще некоторое время стояла неподвижно, глядя на аппарат. Потом вернулась к столику, снова стала перед ним на колени и принялась тереть стекло с удвоенной энергией. День был испорчен.
2
Облаченный в безупречный серый фланелевый костюм, с книгой под мышкой, он стоял в тени огромной бронзовой статуи, спиной к пьедесталу, внимательно разглядывая типичных для Пятой авеню прохожих: узкоплечих, скромно одетых мужчин с неяркими галстуками, женщин в элегантных костюмах, украшенных лишь темным шарфиком у ворота, высоко несущих хорошо причесанные головы. Он старался вспомнить фотографию, которую Дороти как-то показала ему. «Мэрион могла бы быть красивой, — сказала она тогда, — если бы не причесывалась вот так.» Он с трудом удержался от улыбки при воспоминании о гримасе Дороти, стянувшей при этом назад свои белокурые волосы.
Он узнал ее еще издали. Она была высокая и тонкая, пожалуй, чуточку слишком тонкая, одетая, как большинство проходивших женщин, в строгий костюм с шелковым шарфиком на шее. На голове у нее была маленькая фетровая шляпка, через плечо висела сумка. Красивые вещи не выглядели на ней изящно, она, видимо, даже не чувствовала себя в них свободно. Ее каштановые волосы были гладко причесаны, большие, золотистые, как у Дороти, глаза, на ее узком лице казались огромными: высокие скулы, прекрасного рисунка у ее сестер, у нее как-то особенно выделялись.
Она направилась к нему, нерешительно улыбаясь, видимо, чувствуя себя неловко под его взглядом. Он заметил, что ее губы накрашены совсем бледной, почти розовой помадой, какой пользуются подростки.
— Мэрион?
— Добрый день, — сказала она, протягивая ему руку неуверенным жестом и слабо улыбаясь.
— Добрый день, — отозвался он, задерживая в своей руке ее узкие холодные пальцы. — Я так рад возможности познакомиться с вами!
Они зашли в фешенебельный бар. Мэрион, слегка поколебавшись, заказала себе коктейль.
— Я… я не могу задерживаться, — сказала она, сидя на краю табурета и судорожно сжимая стакан.
— Почему красивые женщины всегда торопятся? — спросил он и улыбнулся.
