финансовую часть, была очень неплохо подготовлена в этом направлении, и еще по совместительству Маша приходилась внучкой профессору, будучи и его личным секретарем.
По правде сказать, хоть такая беседа и стоила мне новых приступов дикой головной боли, но ничего другого в этой ситуации я лучше придумать не мог. Профессор уперся до такой степени, что собирался немедленно отправиться на берег и обратиться в правоохранительные органы. Грозился заморозить стройку и обложить нас штрафами. Но, Слава Богу, всё обошлось, и теперь у меня не было более преданного компаньона, чем наш профессор.
До поздней ночи мы все вместе составляли план мероприятий, подбивали смету, составляли списки — где, чего и сколько всего надо. Выходило так, что археология — занятие не из дешевых, но я сейчас не смотрел на расходы. Для меня в данный момент самой главной задачей была расчистка скального выступа до площадки с отпечатком, чего бы мне это не стоило.
Этой ночью всю команду археологов я решил оставить ночевать у себя на яхте. Серёга тоже остался. Еще бы! Как только я начал расселять гостей по каютам, он подошел ко мне и тихо, почти на ухо попросил, чтобы я поселил его рядом с каютой Маши.
А что? Мне не трудно, я выдал им ключи, и всё. Больше мы их не видели.
Уже поздно ночью, когда я остался на палубе один, лежа на огромном диване и глядя в звездное небо, меня посетила одна мысль. Она весь вечер свербела у меня внутри, а вот сейчас сформировалась. И мне от этого стало как-то совсем грустно.
В кого я превращаюсь?
После моей беседы с археологами во мне что-то щелкнуло, и сразу же как-то активно начал просыпаться комплекс неполноценности. Что я могу без своих возможностей, без использования дара? Даже противного и упертого старикана я не смог ни подкупить, ни убедить сотрудничать.
Промучившись этими мыслями всю ночь, утром я решил — с сегодняшнего дня гипноз и телекинез буду использовать только в случаях самой крайней необходимости.
Наутро Серёга был слегка рассеян и хмур. Небольшая припухлость на левой щеке говорила о том, что процесс завоевания сердца Маши оказался не таким уж простым, а скорее, сложным и тернистым. Но по настрою своего друга я понял одно — сдаваться он пока не собирается.
Глава 6 Раскопки — это тяжкий и кропотливый труд
Глава 6. Раскопки — это тяжкий и кропотливый труд!
Раскопки на морском дне
К работе на морском дне мы приступили только через полторы недели. Ждали какую-то платформу с насосами и мини-баржу для грунта. Никита с Денисом при помощи какой-то там сверхчувствительной аппаратуры, установленной прямо на дне, выявили, что на глубине трех с половиной метров начинается серьезное уплотнение грунта. Это говорило нам о том, что там находятся что-то такое, что очень сильно заинтересовало нашего профессора.
— Там не корабль! — взволнованно говорил он мне, тыча трясущимся пальцем в изображение на мониторе. — Там какое-то строение! Скорее всего, там храм или даже крепость. Вот, Николай Иванович, смотрите!
Я послушно всматривался в какие-то черно-белые линии, переходящие в замысловатые узоры, и ровным счетом ничего в них не понимал.
— Всё это… — продолжал профессор, — всё это очень похоже на какое-то пирамидальное строение, а вот это — это точно ход! Но нам пока непонятно, насколько он длинный, и куда он ведет, наша аппаратура, к сожалению, пока туда не достает. Господи! — профессор поднял глаза к небу и несколько раз быстро и неумело перекрестился, — Неужели это тот самый храм?! Господи, помоги!
— Как он там оказался под водой? — спросил я.
— А-а-а… Чёрт его знает как! — Боголюбов нервно махнул рукой. — Природные катаклизмы, землетрясения, да что угодно могло произойти за пять с лишним тысяч лет. Главное, что это точно развалины того храма! Они там! И я в этом уверен, а они-то нет! Они ни черта ни в чём не уверены…
Я уже привык к присказке профессора о его каких-то там ничего не знающих и ни во что не верящих коллегах, с которыми, по словам Маши, у него имеет место жесткая научная конфронтация.
На самих раскопках работа шла очень интенсивно, без перерывов на обед. Начинали с рассветом и заканчивали только с наступлением темноты. Профессор был неутомим, он излучал такую энергию и азарт в поисках артефактов, что все участники экспедиции невольно заражались его энтузиазмом и работали с огоньком. А чтобы этот огонек не угасал, мне пришлось подбросить им еще один золотой слиток Минойской цивилизации. Хотел было сначала обычный без печати, но потом передумал и подбросил им точно такой же, что я ранее передал профессору. Для всей команды археологов это был настоящий праздник.
Профессор ликовал. Наконец-то они сами обнаружили ценный артефакт из глубины веков, подтверждающий что мои «находки» были неслучайны, и что в этом месте действительно есть что-то стоящее. Профессор всех обнимал и, не скрывая слёз счастья, поздравлял с успехом. Мне даже в какой-то момент стало неловко, но потом я махнул рукой — надо будет, еще подкину, лишь бы у профессора стимул к раскопкам не пропадал.
Да я и сам готов был на этом морском дне рыть грунт голыми руками, лишь бы побыстрее откопать площадку с отпечатком и приложить к нему свою ладонь. Ведь с недавних пор у меня появился еще один стимул похлеще зова Мудрого Мора. Этим стимулом стала обворожительная улыбка и зовущий взгляд ярко-синих глаз той самой незнакомки из моего медитационного видения. Теперь стоило мне только остаться одному и прикрыть хоть на минуту глаза, как ее образ появлялся в моём воображении. И я в эти мгновения боялся даже дышать, чтобы ненароком не вспугнуть его. Вот здесь-то, как мне кажется, я уже сам попал в ее сети, и вырываться из них у меня не было никакого желания.
Перемены в Рыбачьем
В самом Рыбачьем, с того времени как отец с дедом отправились в Москву наводить порядки, произошли очень заметные изменения. Самое главное — был полностью закончен небольшой административный корпус, прачечная и прилегающая к ним столовая для охраны и обслуживающего персонала. На каждой из четырех улиц поселка уже стояли по четыре коттеджа, и сейчас там полным ходом шла внутренняя отделка. Возле симпатичных и с виду компактных домиков копошились рабочие, подключая канализацию, свет и остальные необходимые для нормальной жизни коммуникации. По словам
