брови.
И если даже случалось, что взгляды его и Эвантии перекрещивались, он с подчеркнутым равнодушием отводил глаза в сторону.
— Что это такое, Нягу? Разве можно в твоем возрасте стоять и подпирать стенку, словно ты девочка — воспитанница из монастыря Сакре-Кер? — воскликнул старый капитан, положив ему на плечо тяжелую руку.
Подошел и доктор Барбэ Рошие со своей саркастической улыбкой:
— Молодежь вообще делает огромную ошибку, относясь с преувеличенным уважением к женщинам. Молодые люди горько ошибаются: женщины вовсе не хотят, чтобы их уважали, они жаждут, чтобы их смело брали штурмом. И старуха и девочка одинаково рады, когда за ними ухаживают или говорят им комплименты. В незнании этого и заключается самая большая наивность молодости, которую начинаешь осознавать лишь в том возрасте, когда ничего не остается делать, как только сожалеть. Если б молодость знала, если б старость могла… Какая глубокая истина заключена в этих избитых словах…
Капитан Минку, притягиваемый к ним, словно магнитом, подошел к доктору, который со своей обычной презрительной миной, словно глядя с высоты, рассматривал танцующих в зале.
— Не помню кто, — произнес доктор, — сравнил бал с полем сражения. Действительно — два лагеря. Женатые мужчины, озабоченные своими интересами, и женщины, жаждущие новых впечатлений, ищущие любой возможности, как бы сбежать, избавиться от повседневности. Мужчины все в черном, словно облачились в траур, женщины в белом, красном, зеленом — все цвета, кричащие и бьющие в глаза. Еще и эти офицеры в белых мундирах, похожие на бескрылых херувимов, эти пажи, многие из которых пахнут йодоформом, по которым, однако, женщины сходят с ума, стремятся к ним, добиваются их, потому что они напоминают о латах и кружевах былых времен.
Взгляни на женатых мужчин. Грубые, хмурые, они исподтишка наблюдают за своими благоверными и изредка едко усмехаются. Дома, боясь их потерять, они держат жен под замком. А здесь, на балу, они позволяют им выступать обнаженными под взглядами стольких вороватых глаз, которые следят за ними и готовы их умыкнуть. Обратите внимание на супругов в тот момент, когда они покидают бал. С какой жестокостью муж поднимает жену со стула, чтобы увести ее домой. С каким самодовольством он утверждает свое право собственности. А она с таким сожалением покидает своего пажа, развлекавшего ее на протяжении нескольких часов, заставляя забыть убийственную провинциальную скуку, среди которой она прозябает.
— Обратите внимание, каким несчастным делается лицо у бедного Нягу, когда он видит предмет своих воздыханий в объятиях Делиу, — проговорил Минку.
— И кто бы мог подумать, что появление Делиу здесь, на балу, может вызвать столько восхищения, зависти и ревности? Взгляните туда, видите в глубине зала, у окна, высокую брюнетку?
— Она недурна, — отозвался доктор, внимательно разглядывая женщину. — Достаточно привлекательна, но выглядит слишком холодной. Если бы я сидел возле нее, то наверняка схватил бы насморк.
— Ошибаетесь, она вовсе не холодна, она вся кипит. Она готова взорваться словно мина. Ей только но хватает взрывателя. Это жена одного бывшего лоцмана. Взгляните, какой у нее мрачный взгляд. Она оплакивает минувшую любовь. Делиу бросил ее: его приказом коменданта перевели в Галац. Посмотрите, посмотрите, каким убийственным взглядом следит она за ним. Ее терзает кровожадная ревность.
— Любовь и ненависть, — назидательно заметил доктор, — две соприкасающихся противоположности. Из всех страстей, мучительно терзающих человека, самая страшная — это ревность. Как только тебя отравит яд ревности, ты сразу становишься и тираном и рабом одновременно.
Словно раненый зверь в засаде, сидела Пенелопа в глубине зала возле окна. Она пришла на бал вместе с американцем. Искусно подкрашенная, в платье из черной тафты, украшенном старинной гранатовой брошью, она заняла место среди серьезных дам. Свою роль покровительницы она играла с большим тактом и достоинством.
Замкнувшись в себе, она сидела неподвижно и, чуть прищурив глаза, разглядывала людей, которые оживленно толклись в зале, словно пчелы в улье.
Какими жалкими представлялись ей эти балы с их претензией быть похожими на дипломатические приемы. Она прикрывала глаза, и словно на таинственном экране начинали проплывать картины ее детства, возникая из глубины памяти… «Какими роскошными, какими пышными были тогда балы в русском посольстве в Константинополе!..»
Погруженная в свои воспоминания, Пенелопа вздрогнула от неожиданности: в дверях появился Делиу. Она не верила своим глазам, ведь ей было известно, что он не мог прибыть в Сулину вместе с эскадрой.
«Когда же он приехал? Какая мужская красота!»
И взволнованная Пенелопа, охваченная каким-то страхом, почувствовала, как кровь приливает к сердцу. Ей казалось, что она сходит с ума. Этого она никогда не ожидала: видеть его перед собой и не иметь возможности даже перемолвиться словом. Ей хотелось броситься ему на шею и задушить поцелуями. Пенелопа сидела как на угольях, но не могла даже подняться со стула. Она была парализована, прикована к своему месту. Так неподвижно она вынуждена будет просидеть всю ночь, ведь за нею неотступно следило бесчисленное количество глаз.
Делиу с гордым высокомерием оглядел зал и не заметил ее. Или только сделал вид, что не заметил. Это ужасно…
Когда-то Пенелопе было приятно, что у Делиу репутация донжуана. Она испытывала чувство гордости, когда слышала о его приключениях и о женщинах, которых он впрягал в свою триумфальную колесницу. В самом начале, когда Делиу сделал ее своей избранницей, она ощущала радость победительницы на конкурсе красоты. Но уже вскоре ее стали мучить приступы жестокой ревности.
— Какая прекрасная пара! — прошептала дама, сидевшая рядом с Пенелопой, глядя на Делиу, который танцевал с Эвантией, вызывая всеобщее восхищение.
В тесных объятиях они словно летели в безумном вихре. Каждое движение его было изящным. Сильный, высокий, он слегка наклонялся, а она, тоненькая и гибкая, затаив дыхание и закрыв глаза, словно неслась по воздуху, прильнув к Делиу.
Глядя на них, Пенелопа испытывала физическую боль.
Несколько раз она пронзала Делиу своим мрачным взглядом, когда пара скользила мимо нее. Но он не замечал Пенелопы или делал вид, что не замечает. Уязвленная в своей гордости, она чувствовала, как от удушающей жары у нее кружится голова.
* * *
Пенелопа ушла одна с бала в Морском клубе. Совершенно разбитая, она упала на кровать, зарылась головой в подушки и разрыдалась. Спать она не могла. Как только она закрывала глаза, перед ней вставала Эвантия в объятиях Делиу. Это видение мучительно терзало ее.
Ее била лихорадка. Она сама себе задавала жестокие вопросы, на которые боялась ответить.
Неужели это правда, что он больше ее не любит? Неужели он покинул ее навсегда? Он пресытился ею? Она постарела? Сделалась безобразной, и он больше
