— Конечно! Слава Богу, что яда оказалось не так много, потому что мог погибнуть не только ребенок. Но я советую вам не раньше, чем через год пробовать забеременеть. А если быть совсем честным, то и два года лучше подождать. Организму нужно будет восстановиться. Лечение и, конечно же, силы.
— Я сделаю все от себя зависящее.
— Ваш отец попросил не вызывать полицию. Хотя это может навредить репутации нашей клиники, я пошел вам на уступки.
— Полиция ничего не найдет. Мы сами разберемся. Спасибо вам.
— Нет, но мой друг уже занимается этим. Виновники будут наказаны. А ваша клиника не пострадает, я обещаю. Вы скажете мне, сколько Мия пролежит здесь?
— Не меньше недели, а там будем смотреть по состоянию ее здоровья.
Я кивнул и, поднявшись, прошел к выходу, желая находиться сейчас постоянно рядом с Мими.
— Никита, — окликнул врач, и я обернулся, ожидая, что он скажет. — Я бы Вам посоветовал после выписки отвезти невесту подальше от города. Сменить обстановку. Ей это пойдет на пользу.
— Спасибо Вам.
Тимофей Дмитриевич был прав, малышку надо будет отвлечь от грустных мыслей. Папа тоже говорил о подобном, и, возможно, я именно так и поступлю. Только для начала организую поиски, которые не ощущал на себе еще ни один город. Я оцеплю все выезды не то что из Харькова, а из страны, и обязательно найду мразь, влезшую в мою семью. На каждом чертовом углу поставлю своего человека. Но виновник не просочиться и не ускользнет.
А Мию я увезу, и даже кажется уже догадываюсь, куда именно. Я сделаю так, чтобы моя женщина снова вернулась к жизни. Я вдохну в нее эту жизнь. И отниму ее у того, кто посмел убить нашего сына.
Я найду эту падаль и заставлю умыться кровавыми слезами.
Глава 15 (Крам)Мия уснула. Я поправил на ней одеяло и присел рядом в кресло, не желая спускать с нее глаз. Моя девочка медленно, но уверенно шла на поправку. Иногда плакала, чаще просто грустила, и от этого мне становилось нестерпимо больно. За три дня я ни разу не увидел на ее лице улыбку. Это не было странным, скорее наоборот, удивился, если бы любимая улыбалась в такую сложное для нас время. Но видеть ее страдания означало ненавидеть себя.
Я часами сидел и любовался своей малышкой, молясь о том, чтобы она скорее пришла в себя. Мне и самому было очень больно от потери сына, но то как страдала Мия, ранило меня по всем фронтам. Я не знал, чем помочь, кроме слов и своей заботы. Ведь душевная боль порой намного тяжелее физической. И на вопрос, как ее самочувствие, ведь швы еще не затянулись, Мия отвечала, что практически ничего не ощущает. А в душе все горит огнем.
Ее слова меня убивают, но лучше ей выговориться, чем держать все в себе.
В кармане завибрировал телефон. Достав и включив экран, обнаружил сообщение от Макса с просьбой выйти в коридор для разговора. Наверняка друг накопал какие-то факты и теперь хотел мне о них поведать. Убрав телефон обратно в карман, я поднялся из кресла, поцеловал любимую в щеку и, убедившись, что она не проснулась, вышел из палаты.
— Привет, Крам. Извини, что так поздно, но у меня есть кое-какая информация.
— Давай. Привет, друг, — протянул ему руку для пожатия, после чего мы присели в кресла.
— Как Мия?
— Ничем обрадовать не могу.
— Понятно. Наверное, просто мало времени прошло.
— Может быть. Все же срок был большой, и… Сам понимаешь, малыш пинался. Там был человечек. Уже даже не зародыш, а полноценный малыш. Да на седьмом месяце рожают, а нам оставалось меньше двух месяцев проходить.
— Могу только представить, как вам больно, — покачал головой Макс, и я знал, что он искренен. Вечно веселый друг, который при любых проблемах шутит, сейчас был хмур как никогда.
— На себя мне плевать, а вот за свою женщину, за ее боль, я готов на многое.
— Что любовь творит с людьми, — задумчиво произнес Оболонский и, вздохнув, протянул папку.
— Что там?
— Интересная информация. Как знаешь, камеры видеонаблюдения ничего не дали. А точнее мы четко увидели, что в кадре была именно Виталина.
— Бл*дь, Макс, да я до сих пор не понимаю, как такое возможно! Ну не имею я права думать на нее, не имею. Даже несмотря на то, что она на видео.
— Я тебя прекрасно понимаю. Но есть некие нестыковки.
— Ты о чем?
Я открыл синюю папку, сразу же заприметив прикрепленную скрепкой фотографию своей сестры. Но вчитываться не стал, перевел взгляд на Кукурузника.
— Мы делали запросы во все учреждения для того, чтобы именно по фото определить имя девушки. И из всех, из всех, Никит, а ты понимаешь, сколько таких заведений в Харькове, нам ответили лишь из одного.
— И?
— Не знаю, поймешь ли ты меня.
— Не томи, и так не легко, — не терпелось услышать правду, чтобы скорее наказать обидчика.
— Да, прости. Так вот, нам ответили из детдома. На фото — Миронюк Виктория Степановна. Девчонке шестнадцать лет.
Если честно, мне это имя ни о чем не сказало, разве удивило, с какой стати Виталина оказалась Викторией.
— Не понимаю. Виталина — это Виктория? Что за бред?
— Тебя только имя смутило? — удивленно спросил друг, смотря на меня неуверенным взглядом.
— Просто я не понимаю, сестра всегда была Виталиной, и вовсе не Миронюк.
— Ну естественно! Странно было бы, если бы ее звали Виктория, не правда ли?
И только сейчас до меня дошло. Макс же не знает того, что знаю я.
— Макс, ты, конечно, извини, я сейчас скажу то, что ты услышишь впервые, но… у меня были на то причины.
— Мне начинать бояться? Принести щит, чтобы ты меня не пырнул?
— Бля, да прекрати ты, совсем не до шуток.
— Ладно, вещай.
Я отбросил папку в соседнее кресло. Поднялся и, пальцами проведя по волосам, подошел к окну, устало смотря вдаль. Не должен был я этого делать, но раз Оболонский мне помогает, я просто не имею права скрывать этот факт. Надеюсь, мама меня поймет.
— На самом деле Витлина… ее изначальная фамилия Озолина. Озолина Виталина Игоревна.
— Не понимаю.
— Друг, только я тебя умоляю, ни слова Лине, иначе мне родители не простят.
— Хорошо. Давай говори, что за секреты?
— Виталинка детдомовская, — сказал и словно в воду прыгнул. Впервые вообще позволил себе думать об этом.
— Чего? Ты серьезно? — ошарашенно уточнил Макс, подскакивая с кресла.
