Я не стала вешать рисунок на стену. Отец убил бы меня, если бы узнал, что я сознательно грешила, посещая занятия, на которых мужчины и женщины обнажали свои тела. Я спрятала рисунок в глубине шкафа, но время от времени извлекала его оттуда и подолгу разглядывала. Прошло несколько недель, прежде чем я заметила очевидное, на этот раз даже не скрытое в линиях заднего плана. Да, на рисунке была изображена натурщица. Но ее искаженное страхом лицо принадлежало мне.
* * *
— Привет! — сказала Марвела, когда я вошла в ресторан. В одной руке она держала кофейник, а в другой отрубную булочку. — А я думала, ты заболела. — Она покачала головой. — Неужели ты не понимаешь, в какое положение меня поставила? Решила прогулять, так прогуливай. Незачем являться на работу посреди смены.
Я прислонилась к стойке.
— Я заболела, — сказала я. — Еще никогда в жизни мне не было так плохо.
Марвела нахмурилась.
— Если бы я была замужем за доктором, меня наверняка отправили бы в постель.
— Это другая болезнь, — возразила я, и глаза Марвелы распахнулись. Я поняла, о чем она думает. Марвела обожала сплетни и громкие скандальные истории. — Нет, — перебила я, не дав ей заговорить, — Николас не завел себе любовницу. И мою душу не похитили пришельцы.
Она налила мне чашку кофе и оперлась локтями о стойку.
— Похоже, мне придется сыграть с тобой в «Двадцать вопросов», — вздохнула она.
Я ее услышала, но промолчала. В это мгновение дверь отворилась, и в ресторан ввалилась женщина, таща в охапке младенца, хозяйственную сумку и огромный пестрый рюкзак. Едва переступив порог, она уронила рюкзак и попыталась поудобнее перехватить ребенка. Марвела шепотом выругалась и встала, чтобы ей помочь, но я жестом остановила ее.
— Сколько этому малышу? — напустив на себя равнодушный вид, поинтересовалась я. — Месяцев шесть, я так думаю.
— Да ему не меньше года, — фыркнула Марвела. — Ты что, никогда не нянчила соседских детей?
Неожиданно для самой себя я вскочила, завязывая поспешно извлеченный из-за стойки фартук.
— Можно я ее обслужу? — спросила я у Марвелы. — Чаевые твои, — добавила я, видя ее нерешительность.
Женщина так и оставила рюкзак посредине прохода. Я подтащила его к кабинке, которую она заняла. К той самой, которую любил Николас. Женщина усадила ребенка на стол и содрала с него подгузник. И не подумав поблагодарить меня, она расстегнула молнию на рюкзаке и извлекла из него чистый подгузник и цепочку из пластмассовых колец, которую вручила младенцу.
— Да, — сказал малыш, показывая на лампочку.
— Вот именно, — откликнулась женщина, скатывая грязный подгузник. — Ты прав. Это свет. — Она застегнула на младенце чистый подгузник и подхватила пластмассовую цепочку, уже летевшую на пол. Я наблюдала за ней как зачарованная. Мне казалось, что у нее сто рук. — Вы не могли бы принести хлеба? — обратилась она ко мне, похоже, намекая на то, что я игнорирую свои обязанности, и я сорвалась с места.
Влетев в кухню, я схватила корзинку с булочками и выскочила, прежде чем Лайонел успел поинтересоваться, какого черта я приперлась на работу. Женщина тем временем начала покачивать малыша на коленке, одновременно пытаясь помешать ему схватить со стола бумажную салфетку.
— У вас не найдется высокого стула? — обратилась она ко мне.
Я кивнула и подтащила к кабинке небольшой стульчик.
Женщина глубоко вздохнула, как будто подобная тупость персонала была ей не в новинку.
— Нет, — устало произнесла она, — мне нужен другой.
Я оторопело уставилась на нее.
— А этот почему не годится?
Женщина рассмеялась.
— Если бы президент Соединенных Штатов был женщиной, — сказала она, — в каждом чертовом ресторане были бы высокие стульчики, а матерям с маленькими детьми разрешали парковаться в зоне для инвалидов. — Все это время она скатывала кусочки булки в небольшие шарики, которые малыш запихивал себе в рот. Она вздохнула и встала с диванчика. — Раз у вас нет высокого стульчика для ребенка, мне тут поесть не удастся. Прошу прощения за то, что отняла у вас время.
— Я могла бы его подержать, — вдруг выпалила я.
— Простите?
— Я говорю, что могу подержать вашего ребенка, — повторила я. — Пока вы будете есть.
Женщина молча смотрела на меня, а я вдруг отметила, какой у нее измученный вид. Она дрожала, как будто очень долго не спала. Она не сводила с меня взгляда карих глаз.
— Вы в самом деле готовы это сделать? — прошептала она.
Я принесла ей пирог со шпинатом и осторожно взяла ребенка. Я чувствовала на себе взгляд наблюдавшей за мной из-за приоткрытой двери кухни Марвелы. Малыш напрягся и не желал усаживаться мне на колени. Потом он попытался схватить меня за волосы.
— Эй, — окликнула его я, — так нельзя!
Он только засмеялся.
Он был тяжелый и весь какой-то влажный. Он извивался, пока я не посадила его на стойку. Там он немедленно перевернул баночку с горчицей, а выпавшую из нее ложечку вытер о свои волосы. Я не могла отвернуться от него ни на минуту. И не могла понять, как я… как кто угодно может посвящать себя этому двадцать четыре часа в сутки. Но от него пахло присыпкой, и ему нравилось, как я скрещиваю глаза на переносице. Когда мать хотела его забрать, он вцепился в мою шею. Я смотрела им вслед, изумляясь, как ей удается все это на себе тащить. И еще я не могла не отметить странное чувство облегчения, охватившее меня, когда я вернула младенца матери. Я смотрела, как она идет по улице, перекосившись на левый бок, тот самый, на котором она несла ребенка, как будто из-за него ей не удавалось сохранять равновесие.
Марвела подошла и остановилась рядом со мной.
— Может, ты объяснишь, что все это означает? — попросила она. — Или мне придется клещами выдирать из тебя признание?
Я обернулась к ней.
— Я беременна.
Глаза Марвелы распахнулись так широко, что я отчетливо увидела белую полоску вокруг ее угольного цвета радужки.
— Ни фига себе, — пробормотала она, а потом взвизгнула и бросилась меня обнимать.
Сообразив, что я не обняла ее в ответ, она выпустила меня из объятий и сделала шаг назад.
— Дай угадаю, — сказала она. — Тебя это совершенно не радует.
Я покачала головой.
— Мы это видели совершенно иначе.
И я все ей объяснила. Я рассказала о своем плане, о наших долгах, об интернатуре Николаса и о художественном колледже. Я говорила, пока мне не почудилось, что я говорю на иностранном языке и сама не понимаю произносимых фраз, а слова подобно камням не начали падать на землю.
Марвела ласково улыбнулась.
— Послушай, подруга, — заговорила она. — Где ты видела, чтобы все происходило по плану? Жизнь невозможно запланировать, ее можно только прожить. — Одной рукой она обхватила меня за плечи. — Если бы последние десять лет моей жизни прошли по моему плану, я бы сейчас лопала конфеты, выращивала розы и жила в огромном, как грех, особняке вместе с красавцем мужем. — Она замолчала, глядя в окно и, судя по всему, в свое прошлое. — Пейдж, девочка моя, — сказала она наконец, — если бы мне удалось осуществить мой грандиозный план, то я жила бы твоей жизнью.
