Я пыталась прощупать пульс, предпринимала отчаянные попытки сделать непрямой массаж сердца, но ничего из этого не помогало, хотя сейчас, оглядываясь на прошлые события, понимаю, что действовала исключительно инстинктами, а не так как на самом деле надо.
А потом в спальню вошла бригада врачей. Они задавали вопросы, но я отвечала им словно в тумане. К счастью, в спальне появился Ванька и каким-то чудеснейшим образом урегулировал все вопросы, выпроводив меня за дверь. Реанимационные работы длились ужасающе долго. Я сходила с ума от безысходности за стенкой, скребла обои ногтями и словно мантру повторяла слова: «Она будет жить… Будет… Обязательно будет». Жаль, но чуда не произошло. Моя единственная подруга ушла и оставила после себя жгучую горечь в душе и незаживающую рану на сердце.
После обеда в палату проходит мой лечащий врач и сообщает, что все анализы в норме и если я хочу, то могу написать расписку под личную ответственность и выписаться на амбулаторное лечение. Я хочу. Конечно же, я хочу.
Я не присутствовала на похоронах подруги и не смогла с ней как следует попрощаться, потому что из-за стресса у меня пошла кровь на следующий же вечер. Я была не в себе, не воспринимала реальность. Мать отправила меня в больницу по скорой помощи с начавшейся угрозой выкидыша. Теперь мне каждую ночь снится то, как я до сих пор не могу отпустить Леркину руку и крепко-крепко удерживаю её, не желая отпускать беспокойную душу на небо.
Все рекомендации врачей я пропускаю мимо ушей, потому что в голове бьются совсем иные мысли. Например, почему в жизни нельзя нажать на рестарт? Я вызвала бы скорую гораздо раньше, а ещё лучше, остановила бы зависимость подруги на самых начальных этапах, рассказав обо всём Андрею. Теперь он ни за что меня не поймет и не простит. И, конечно же, не поверит…
Мы встретились с Андреем лишь единожды, когда я выбежала из дому без верхней одежды следом за бригадой скорой помощи, которые увозили бездыханное тело моей Леры. Я кричала, что поеду с ней, а Ванька пытался меня остановить, удерживая за руки и встряхивая, чтобы очнулась. Правда, у меня до сих пор не получилось этого сделать — похоже, что я до сих пор ещё сплю.
И только когда мой взгляд зацепился за высокую фигуру Андрея, я послабила хватку и, коротко всхлипнув, всё же затихла. Словно завороженная наблюдала за тем, как Муратов выбежал из автомобиля и стал кричать на бригаду врачей. Я не слышала слов, потому что мы были далеко друг от друга, но до последней капли перенимала его боль и отчаянье. Зрелище было ужасающим и плотно врезалось в мою память. Такие моменты оттуда ни за что не истребить и не вычистить.
— Нина, ты меня поняла? — переспрашивает Елена Семёновна. — На осмотр в понедельник!
— Хорошо. Да, я всё поняла.
После того как собираю свои немногочисленные вещи, вызываю такси и направляюсь в сторону городского кладбища. Таксист попадается молчаливый и сговорчивый, не отказывает, когда я прошу остановить автомобиль у цветочного киоска, где покупаю охапку белых роз. Чётное количество.
Пробираясь между рядами из темных безликих могил, безошибочно угадываю Леркину — полностью усыпанную яркими цветами и прочими траурными атрибутами. Её улыбка на портрете острым лезвием пронзает сердце и заставляет его ещё больше кровоточить. Моя красивая… Моя удивительная девочка… Прости, что не сберегла, не заметила…
Я опускаю розы на кафельные плиты и, упав на колени, начинаю приглушенно и беззвучно рыдать. Здесь меня никто не услышит, не встряхнёт, не осудит за исповедь.
— Мне без тебя невыносимо, Лер. Так, словно я тебя собственными руками убила… Если бы мне дали шанс, что-либо изменить в этой жизни, я непременно воспользовалась бы им, чтобы тебя вернуть. Ты не должна быть там, не должна…
На улице начинает капать дождь. Сначала мелкий, затем напускается всё сильнее и сильнее, смывая солёные слёзы с моего лица и просачиваясь сквозь одежду.
Не знаю, сколько проходит времени, прежде чем я поднимаюсь с колен, но на улице уже заметно темно. Я тихо шепчу Лере, что приеду к ней завтра и, осторожно пробираясь между рядами могил, направляюсь на выход.
Я не сразу замечаю высокую фигуру Андрея у ворот, потому что смотрю себе под ноги, а только тогда, когда между нами остается расстояние не больше десяти метров. Сердце тревожно бьется в груди, а затем и вовсе перестает стучать.
Он тоже меня замечает. Буравит тёмными глазами, уничтожает, втаптывает в грязь. Я в панике оглядываюсь по сторонам и делаю резкий рывок вправо.
— Стоять! — командует он строгим тоном.
Я делаю вид, что не слышу его. Мечусь словно загнанный в клетку зверь и после быстрой торопливой походки срываюсь на бег.
— Я сказал стоять, Нина! — Андрей в два счёта догоняет меня, хватает за плечо и впечатывает в высокую мраморную могилу неизвестного мне человека.
Он тяжело дышит и морщит лицо, словно ему невыносимо меня видеть…
Глава 19
***
— Я сказал стоять, Нина! — Андрей в два счёта догоняет меня, хватает за плечо и впечатывает в высокую мраморную могилу неизвестного мне человека.
Он тяжело дышит и морщит лицо, словно ему невыносимо меня видеть…
— Рассказывай всё. От начала и до конца, — произносит Андрей стальным голосом. — Как давно моя дочь принимала эту дрянь?
— Я не знаю. Правда не знаю, насколько давно… Я видела только один раз, — озвучиваю правду номер один. — В ту ночь, когда осталась в вашем доме.
— Ты тоже одна из них? — спрашивает Муратов.
Он смотрит на меня уничтожающе. Так, словно одним потемневшим взглядом может разорвать на мелкие кусочки. А он способен на это, я это знаю.
На тихом и безлюдном кладбище Андрей может сделать со мной всё что угодно: задушить или пристрелить. Наверняка под чёрным пальто висит кобура с оружием. После смерти единственной дочери от Андрея можно ожидать чего угодно, а меня даже никто не кинется искать кроме матери.
— Нет, Андрей! Я никогда не принимала наркотики!
— Ты так часто врёшь, Нина, что у меня нет оснований тебе верить.
Его слова будто удары хлыстом по обнаженному телу. Бьют не щадя. А мне так сильно хочется, чтобы Андрей поверил, чтобы понял и простил меня. Мы могли бы вместе с ним разделить одну боль на двоих, потому что так сильно как мы, никто Лерку не любил.
— Пусти. Пожалуйста, пусти, ты делаешь мне больно, — хнычу я, ощущая, как затекают запястья.
— Ты тоже. Тоже делаешь мне больно, — отвечает он хрипло.
Я стоять не могу. Дышать не могу. Дрожу от паники и страха и умоляюще смотрю на Андрея, чтобы пощадил и отпустил. Все мои наивные мечты, что когда-нибудь мы будем вместе, бесследно испарились. Не будем мы. Никогда и ни при каких обстоятельствах, так как Андрею больно меня видеть. Он наверняка недоумевает, почему Лера мертва, а я всё ещё здесь. Стою, дышу, лгу. Я завралась настолько, что уже сама себе не верю.
