36
— Как вы себя чувствуете сегодня? — спросил голос.
— Я развил непреодолимую тягу к человеческой плоти, — сказал Бенни.
Последовала долгая-долгая пауза. Куб для интервью был таким темным, что Бенни едва видел динамик на стене. Он наклонился поближе, чтобы слышать. Он слышал дыхание задающего вопросы.
— Привет?
Голос сказал:
— Когда вы говорите, что развили…
— Ох, ради бога, это была шутка.
Через мгновение голос произнес:
— Шутка?
— Да. Уверен, что и вы, гайки, слышали такое слово раньше.
— Мистер Имура… почему вы шутите о таком?
— А почему нет?
Ответа не последовало.
Бенни постучал по громкоговорителю:
— Эй, вы все еще здесь?
— Как вы себя чувствуете сегодня? — спросил голос, словно разговор только начался.
Бенни вздохнул.
— С руками.
— Мистер Имура…
— Почему бы вам не рассказать мне, что вы делаете, чтобы помочь моему другу Чонгу?
— Мы делаем все возможное.
— Ему становится лучше?
— Его состояние стабильно.
— Ему становится лучше? — снова спросил Бенни, медленнее, выделяя каждое слово.
— Мы… не уверены, что можем ожидать улучшений на данный момент.
— Тогда выпустите меня отсюда.
— Что?
— Выпустите. Разговор окончен.
— Мистер Имура, — сказал голос, — вы ведете себя очень незрело.
— Незрело? — засмеялся Бенни. — Я вчера поехал к тому самолету, чтобы найти эти дурацкие записи исследования. Не видел вас там.
— Нам нужно оставаться в лаборатории.
— Я и ваших солдат там не видел. А знаете, кто там был? Чертов жнец. И знаете что? Я, черт возьми, убил его. Вот что я сделал. Хотите прятаться за своими тупыми стенами в этом чертовом бункере и называть меня незрелым? — Бенни со всей силы пнул динамик. Маленькая решетка погнулась. — Вы ничего не делаете для меня или Чонга или кого-либо другого, так скажите, почему я должен помогать вам? Скажите мне, чего мы добиваемся этими нашими маленькими разговорчиками. Вы лишь тратите мое время и раздражаете меня.
Он еще раз пнул динамик.
Прошло почти три минуты, прежде чем дверь открылась. За это время голос так и не вернулся, больше он не задал ни вопроса.
Бенни встал и вышел на жаркий солнечный свет. Там стоял монах, чтобы провести его обратно через мост.
«Я ни за что туда не вернусь, — сказал Бенни самому себе. — Я скорее попаду в зомби-яму в Геймленде с руками, связанными за спиной».
Внезапно этот фрагмент разбитого воспоминания вчерашнего дня снова всплыл в его голове.
Он замер.
— Брат?.. — спросил монах, но Бенни поднял ругу.
— Дайте мне секунду…
Он закрыл глаза и повторил то, о чем только что подумал. Там что-то было.
Зомби-яма.
Да.
Сержант Ортега. Крупный солдат.
В яме с зомби?
Да.
Нет. Не совсем. Не в зомби-яме.
Не в Геймленде. В этом Бенни был вполне уверен. Сержант Ортега.
Он видел его лицо.
Не живое лицо. Мертвое.
Точно зомби.
Это точно был Ортега. В этом не было сомнений.
В яме.
Зомби.
Яма.
А что насчет остальных ям с зомби там?
И внезапно он понял.
Его глаза распахнулись.
Бенни вспомнил, где именно видел сержанта Луиса Ортегу. И если он был прав, тогда этот человек — зом, бывший человеком, — все еще будет там.
Бенни рванул прочь от монаха и побежал изо всех сил через мост.
37
Бенни нашел Никс в столовой. Она сидела рядом с Бунтаркой, и их головы склонились в разговоре.
— Никс! — крикнул он через полкомнаты.
Ее голова резко поднялась, и девушка огляделась. Потом сразу же встала и приготовилась уйти. Бенни подбежал к ней и схватил за запястье.
— Никс, я слышал о вчерашнем. С тобой все в порядке?
— Да. С нами обеими все нормально.
— Слава богу! — выдохнул он, запыхавшись. — Послушай, мне нужно поговорить с тобой.
— Бенни, нет, я не могу… я…
Он нежно развернул ее, чтобы она взглянула на него. Ее глаза покраснели, словно она много плакала, а все лицо немного припухло. Шрам и веснушки всегда становились темнее, когда Никс была расстроена, и сейчас они напоминали коричневые пятнышки.
— Послушай, Никс…
Она взглянула на него с такой болью в зеленых глазах, что он замер.
— Я видела его.
— Видела… Чонга?
— Мы с Бунтаркой пошли туда вчера. Они позволили нам посмотреть на него.
Бенни обернулся, чтобы взглянуть на выражение лица Бунтарки. Прошлой ночью она ему об этом не рассказала. В ее жизни бушевали и другие бури, и Бенни не обижался.
Прежде чем он что-то успел сказать, Никс бросилась в его объятия и крепко прижалась к груди.
— О, Бенни… он выглядел так плохо, — плакала она. — Выглядел таким больным. Таким потерянным.
Ее слова превратились во всхлипы, такие глубокие, такие мучительные, что вся столовая затихла. Они были такими же ужасными, как и рыдания Бунтарки.
Бенни обнял Никс и прижал к груди. Ее тело казалось горячим, как печка, а слезы жгли кислотой. Она дрожала от глубокой грусти и боли, что доставали до самого сердца. Бенни понимал такую боль. Он обнял Никс и поцеловал в макушку.
Монахи за столами отвернулись. Некоторые из них одарили его легкими улыбками и подбадривающими кивками, но ничего не говорили и не вмешались.
Бенни проводил Никс обратно к столу, и они вместе сели, все еще неловко прижимаясь друг к другу. Бунтарка встала и, обойдя их, обняла и прижалась щекой к их макушкам.
В конце концов буря утихла.
Никс постепенно выпрямилась и отстранилась, Бунтарка села с ее стороны стола. Все взяли салфетки, чтобы вытереть мокрые лица.
— Никс, я… — начал Бенни, но она коснулась пальцами его груди.
— Пожалуйста, Бенни, позволь мне сказать первой.
