Книга Токсичный роман - Хезер Димитриос

– Доритоc необходимы для жизни, – говоришь ты.

Мы в магазине, выбираем закуски для ночи кино в твоем доме. Наши мамы приняли то, что мы вместе, хотя твои родители и не хотели, чтобы ты встречался с кем-то так скоро после последнего разрыва. Это все равно отстойно, потому что моя мама придумала кучу правил насчет того, как часто мы можем видеться, а твоя мама наблюдает за нами как ястреб. Я ей нравлюсь и все такое, но она ни при каких обстоятельствах не позволит еще одной девушке разбить твое сердце. «Меня пугает, – сказала твоя мама мне однажды, когда ты был в ванной, – как сильно вы оба уже любите друг друга».

Мама думает, что все эти отношения в старшей школе/колледже кончаются только слезами. Ей не нравится, что я хочу так много времени проводить с тобой.

«Ты в старшей школе, – говорит она. – Ты не должна сосредотачиваться на этом мальчике».

Но я думаю о том, как счастливы твои родители. Они познакомились в старшей школе. Кроме того, я не собираюсь брать советы по поводу любви у мамы. Она вышла замуж за папу и Великана. Больше ничего добавлять не надо.

Мама говорит, что нам позволено встречаться три раза в неделю, и даже если ты приходишь на пять минут, чтобы принести мне «Пепси Фриз», это считается за один раз. Моя мама – фашистский диктатор, но ты и я – стратеги. Я приглашаю тебя на ужин каждую неделю, и ты заставляешь маму смеяться, влюбляешь в себя Сэма (ты называешь его Малым, а это приводит его в экстаз), помогаешь с посудой. Ты сердечно общаешься с Великаном, но в целом стараешься не злить его (что легче сказать, чем сделать, как ты знаешь). Мама сдастся и разрешит мне чаще видеться с тобой. Я знаю, так и будет.

Позже я пойму, что ей не стоило поступаться принципами – это бы спасло меня от многих сердечных болей. Я скоро пойму, что и я, и мама – неудачницы, постоянно находящиеся под властью мужского шарма и нашего одиночества. Мы с ней сами копаем себе могилы. А потом ложимся в них, скрещиваем руки на груди и ждем, когда мужчины выльют на нас грязь.

– Ненавижу доритос, – говорю я, когда ты закидываешь пачку с самым худшим вкусом – острые начос – в корзину.

Ты в ужасе смотришь на меня:

– Скажи, что ты шутишь.

– Нет. Прости.

Ты качаешь головой, расстроенный:

– Вау. Не могу поверить, что ты раньше мне не сказала. Не знаю, получится ли у нас что-то с тобой…

Я смеюсь, и ты закидываешь второй пакет в корзину и смотришь, буду ли я протестовать, а потом хватаешь меня за руку, когда в магазине включается «Thinking Out Loud» Эда Ширана.

And, darling, I will be loving you ’til we’re seventy…[15]

– Что ты делаешь? – визжу я, когда мы начинаем танцевать танго в проходе.

– Танцую. А что?

Ты кружишь меня, и я смеюсь, но не могу не заметить, что все в отделе чипсов смотрят на нас. Не в плохом смысле, но все равно смотрят. Мое лицо пылает, и я опускаю взгляд. Вот почему ты актер, а я нет: не переношу, когда люди смотрят на меня.

Когда песня заканчивается, ты целуешь меня в щеку.

– Ты очень смущена, не так ли?

Я киваю, и ты поворачиваешься к другим покупателям.

– Спасибо, – говоришь ты и отвешиваешь поклон. – Мы будем здесь всю ночь.

– О боже мой. – Я тащу тебя прочь из прохода.

– Да ладно тебе, – говоришь ты, смеясь, – неужели было так плохо?

Я оцениваю случившееся. Было ли? Ты самый раскованный человек, кого я только знаю. Другие могут подумать, что я тоже, потому что я любитель театра, но это совсем не так. Я внезапно волнуюсь, что могу разочаровать тебя. Саммер все равно, кто что о ней думает, но мне не все равно. Для меня это очень важно.

– Да, плохо, – признаю я. – Мне кажется. Да. Я не люблю, когда на меня смотрят.

– Я запомню это. – Ты не говоришь в стиле «Ладно, я не буду на тебя давить». Ты говоришь это так, словно мы на пороге великого эксперимента. Приключения эпических пропорций.

Пару дней спустя это начинается.

Выпускной бал всего через несколько недель, и все только о нем и говорят. Я не уверена, пригласишь ли ты меня, потому что ты сказал, что можешь вообще не пойти. Бал только для двенадцатиклассников, а почти все твои ближайшие друзья одиннадцатиклассники, как я.

Но потом я получаю первый намек, который Кайл отдает мне на маленьком квадратике листа из блокнота. Я знаю, что это от тебя, потому твой почерк уже стал знакомым. Тебе нравится передавать мне записочки в течение дня – дома у меня коробка из-под сигар, полная таких.

На одной стороне бумажки, которую мне передает Кайл, написано «Поехали!». На другой стороне указание: «Иди как пингвин в библиотеку. Кто-нибудь даст тебе следующую подсказку по прибытии».

– Он серьезно? – спрашиваю я Кайла.

Тот ухмыляется:

– Не знаю, что там написано, но знаю, что Гэвин наблюдает за тобой.

Я осматриваюсь, но нигде тебя не вижу. Как часто это происходит – когда я оглядываюсь, гадая, смотришь ли ты? Меньше чем через год я не буду оглядываться с надеждой. Я буду напугана. Стану параноиком. Я буду видеть заговоры в поцелуях, скрытые мотивы в объятиях.