У Таньки Соколовой день рожденья,Ей сегодня сорок лет,Я принес в подарок поздравленьяИ на сале жареный омлет.
– Скоро я сам буду как омлет, Андрюха…
К концу дня в зыбком мареве, что поднималось с раскаленного песка, мерещились тени, и мешал непонятный шум. То ли ветер, то ли шорох шагов. Он открыл глаза. Мимо нескончаемой вереницей тянулся поток людей в пестрых одеждах, от которых в глазах, забитых песком, зарябило. Они шли на северо-запад, не обращая на него внимания. Откуда взялись? Из ближайшей шеренги вдруг кто-то поднял руку. Шал всмотрелся. Высокий светловолосый парень славянской внешности слегка прихрамывал на правую ногу. Новый, еще нестиранный и не запыленный двухцветный камуфляж с деформирующим рисунком, совсем не предназначенный для пустыни. Кажется, такие были у погранцов.
– Ногу натерло, – словно оправдываясь, произнес тот, – новые берцы, еще не разносил.
– Далеко идти-то? – Говорить было больно, трескались пересохшие губы.
– В Пензу. «Ария» приезжает.
– Не люблю Арию. Только одна песня у них нравилась.
– Хард-рок форэва! – Парень показал «козу».
– А мне «Продиджи» на домбре нравились…
Дни и ночи смешались, так же как и мелькавшие в памяти лица. Шал уже не различал границ между событиями, которые либо происходили когда-то с ним самим, являлись рассказами других людей о своей жизни, либо же всплывали в памяти отрывки казахских мифологических страшилок. Все, что подсовывало воспаленное сознание, казалось реальным и осязаемым.
Нарезающая вокруг него круги жезтырнак – неописуемо красивая молчаливая девушка, спрятала руки в складках своей богатой одежды, украшенной золотом и серебром. Она гипнотизировала холодным немигающим взглядом, пытаясь ввести его в сон, чтобы потом вонзить в горло длинные когти, которые скрывали длинные рукава, и выпить кровь, как вампир. Он только улыбался и старался перевести взгляд в небо, отыскивая знакомые созвездия. Тогда она начинала истерично визжать от злости, и через мгновение вместо красавицы рядом бесновалась албасты. Толстое, волосатое, безобразное чудище с протяжным воем и уханьем бегало по песку, и с кривых клыков на отвисшую до живота грудь капала невероятно вонючая слюна, чей приторный запах разносился по округе и вызывал желание блевать.
Исчезало это внезапно, как и появлялось. Через время приходили кулдергиш – молодые озорные красавицы, веселыми песнями создавая иллюзию праздника. Сплетаясь руками в хороводе, они кружили вокруг, иногда легко касаясь его тела и лица. После их прикосновений все начинало зудеть и очень хотелось чесаться. И тогда он вспомнил, как их зовут. Кулдергиш – это щекотуньи, преследуют в степи одиноких мужчин. Одним из излюбленных занятий и было как раз защекотать до смерти. Вырвавшихся из их объятий джигитов они преследовали долго, и, раздеваясь догола, выкрикивали вдогонку всевозможные оскорбления. Шал смеялся и над ними. Он знал, что убежать от них не сможет, а желание чесаться просто вызывает подсохшая к ночи потная кожа.
Настоящим казалось все. Будь то брызги крови, летевшие в лицо из перебитого горла Ахмеда, или же разгоряченное погоней дыхание Сабыра, с удовольствием подставлявшего шею, чтобы его потрепали по шелковистой гриве.
Такой же настоящей казалась и Айгерим.
Она пришла одна, в легком сиреневом платье, в котором была в тот последний раз. Села рядом на землю, положила его голову себе на колени и стала гладить лицо. Сразу стало легче, и Шал открыл глаза. Она совсем не изменилась, все такая же красивая.
