— Ну Брайан дает. Боюсь, как бы не рассмеяться, когда она станет представляться мне по имени.
— Пшш! — сказала Дженет. Сара хихикнула.
— Пшш! Пшш! Пшш!
Сара рассмеялась.
— Она хоть хорошенькая?
— Вроде того. Ей около восемнадцати — этакая маленькая язвочка. В пятидесятые мы бы назвали ее поганкой. Ну, а сейчас это называется гипертиреоз. Поэтому она лупоглазая.
— Где они познакомились?
— В Сиэтле. Когда вместе поджигали партию футболок в «Гэпе» во время выступлений против Всемирной торговой организации. Затем расстались, а через несколько месяцев снова встретились, громили теплицу для выращивания трансгенной фасоли.
Дженет почувствовала, как колесики у Сары в голове начинают крутиться в обратную сторону, — семейные проблемы ее утомили.
Наступает очередь деловых тем.
— Похоже, Брайану повезло. Ты появишься на сегодняшних насовских посиделках?
— Пока собираюсь.
— Хауи заедет за тобой в половине десятого, после того как заберет моего дорогого братца. Кстати, папа сидит без денег.
— Ничего удивительного. Я слышала, что его выгнали с работы.
— Я пыталась одолжить ему денег, но он, конечно, отказался. Хотя у меня и у самой с деньгами не густо. Хауи потерял чуть не все наши сбережения на каком-то сайте, продающем щенячий корм. Я едва его не придушила.
— Какой ужас.
Как легко пробуждается материнский инстинкт.
— Расскажи поподробней. Да, а когда ты вообще в последний раз виделась с папой?
— С полгода назад. Случайно, в супермаркете.
— И вы не поругались?
— Ничего, я справилась.
— Ладно. До встречи.
— Да, дорогая.
Щелк.
Дженет услышала, как в коридоре за стенкой дети что-то канючат у родителей перед отъездом в Диснейуорлд. Потом прошла в ванную, ступая по полу, напоминавшему лунную поверхность из-за бесчисленных прожженных сигаретами кратеров и разнородных пятен, природу которых лучше было не исследовать. В голову пришла мысль о серийных убийцах, использующих различные кислоты для растворения зубов и челюстей своих жертв.
Она неожиданно увидела себя в напольном зеркале у раковины и похолодела. Да, Дженет, все правильно: помаленьку усыхаешь — мышца за мышцей, молекула за молекулой, превращаешься в... в привидение, да, ты, Дженет Драммонд, которую когда-то выбрали «Девушкой, Ради Которой Мы Готовы Ограбить Банк».
Ее до глубины души поразил собственный вид в голубой ночной рубашке, как будто она все еще была молодой и этот образ явился к ней из будущего как предупреждение. Стоит прищуриться, и я увижу спокойную, безупречную домохозяйку, какой когда-то представлялась себе в мечтах. Я — Элизабет Монтгомери, исполняющая главную роль в «Колдовских чарах». Я —Дина Меррил за ланчем с Кристиной Форд в Музее современных искусств.
Забудь об этом. Она пописала, приняла душ, вытерлась и принялась, как могла, стирать со своего лица следы времени.
Ну вот. В конце концов, я не так уж плохо выгляжу. Какой-нибудь мужчина все еще согласился бы ограбить банк ради меня, потом за мной все еще ухаживают — правда, не так часто и в основном пожилые, — но выражение глаз не изменится никогда.
Она оделась и через пять минут уже сидела за квартал от мотеля в «Денни», читая газету. Почти вся карта погоды Северной Америки на последней странице была ядовито-красной, не считая узкой, прохладно-зеленой полоски, протянувшейся вдоль побережья от Сиэтла до Аляски. За ресторанным окном заливавшее парковку солнце делало сцену похожей на научный эксперимент. Дженет поняла, что погода ее больше не волнует. Дальше.
Вернувшись в мотель, она легла; кровать хранила память о тысяче сексуальных актов. Ладно, может, местечко и гаденькое, но по крайней мере я не бросаю деньги на ветер. Ее губы пересохли настолько, что больно было говорить и выдыхать. Прозвенел пилюльный звонок; она села. Дотянувшись до сумочки, достала пузырек с таблетками. Потом включила телевизор, по которому Сара давала интервью Си-Эн-Эн. Как всегда, ее дочь выглядела по телевизору ослепительно красивой, словно монахиня, никогда в жизни не прикасавшаяся к косметике.
— Не считаете ли вы, что дети, подобно вам, родившиеся с увечьями, вызванными талидомидом, могут о многом поведать миру?
— Конечно. Мы были похожи на райских птиц в угольных шахтах. Мы стали первыми доказательствами того, что поступающие извне химикалии — в данном случае талидомид — могут причинить серьезный вред зародышу. Сегодня большинство матерей не курит и не пьет во время беременности. Они знают, что химия может проникнуть в организм ребенка и навредить ему. Но поколение моей матери не знало этого. Они курили, пили и, не раздумывая, принимали медикаменты в неограниченном количестве. Теперь мы лучше осведомлены, и так как род человеческий постоянно совершенствуется, мы знаем также и о тератогенах.
— Тератогенах?
— Да. Это означает «монстрообразующие». Страшное слово, но, если пренебречь им, мир может превратиться в кошмар. Тератогены — это химические препараты, которые, проникая через плаценту, влияют на развитие плода.
Интервьюер повернулся к камере: «На этом у нас все. Я беседовал с Сарой Драммонд-Фурнье, однорукой женщиной с несгибаемым бойцовским духом, которая в пятницу отправится в полет на шаттле. До скорого».
Как только я умудрилась произвести на свет подобное дитя? Я совершенно не понимаю ее жизни. Совершенно. И тем не менее — это вылитая я, и теперь она летит в космос. Дженет вспомнила, как она изо всех сил старалась помочь маленькой Саре с домашними заданиями и как Сара смиренно-вежливо приглашала ее зайти, когда Дженет просовывала голову в ее дверь.
Написанное в ее тетрадках неизменно выглядело для Дженет китайской грамотой. Дженет задавала пару заботливых вопросов о Сариных учителях и, сославшись на кухонные дела, поспешно отступала. Она выключила телевизор.
Когда-то она сопереживала всем на свете и если не могла проявить подлинную озабоченность, с легкостью разыгрывала ее: петунии опять залило дождем; детские ссадины и царапины; отощавшие африканцы; плачевное положение морских млекопитающих. Она считала себя одним из выживших представителей потерянного поколения, последнего поколения, воспитанного в духе заботы о внешних приличиях и о том, чтобы поступать правильно — в духе заботы о заботливости. Она родилась в 1934 году в Торонто, городе, тогда сильно напоминавшем Чикаго, Рочестер или Детройт — терпимом, методичном, бурно процветавшем и ведущем игру по правилам. Ее отец, Уильям Труро, заведовал отделом мебели и бытовой техники универмага «Итон». Жена Уильяма, Кей, была... ну, скажем, женой Уильяма.
Вплоть до 1938 года родители растили Дженет и ее старшего брата, Джеральда, на 29 долларов 50 центов в неделю, пока понижение заработной платы не сократило доходы Уильяма до 27 долларов в неделю, и за завтраком со стола семейства Труро исчез джем, что стало одним из первых воспоминаний Дженет. После джема вся оставшаяся жизнь Дженет походила на череду сокращений — вещи, некогда казавшиеся существенно важными, исчезали без всяких обсуждений или, что еще хуже, со слишком подробными объяснениями.
