Я жалею о том, что сорвалась на него.
Я забираю у папы свою руку не потому, что хочу ранить его чувства, а из – за привычки грызть кутикулы, когда нервничаю.
– Симона. Я… Мы… Мы подумали, что будет неправильно скрыть это от тебя. Она позвонила и привела довольно веские доводы, и я пообещала ей, что сообщу тебе о существующей для тебя возможности.
Я замечаю, что папа не съел ни кусочка во время ужина. Что довольно примечательно, если речь идет о папе. Он потирает ладонью свою залысину:
– Давайте просто посидим немного со всем этим, хорошо? Вовсе не обязательно принимать какое-то решение прямо сегодня.
– Ну уж нет.
Это все, что мне удается сказать, я встаю из-за стола и ухожу.
Часть вторая
Моя комната находится на чердаке. Потребовалось немало лет и часов споров, чтобы мои родители наконец разрешили мне переехать наверх. У нашей семьи была семейная кровать. Я спала с родителями почти до трех лет, и к тому времени Джейк спал в этой же постели. Это определенным образом вынуждает задаться вопросом: а как же они нашли время, чтобы сделать Джейка? Как гадко. Ладно, двигаемся дальше… В общем, полагаю, чердак казался чем-то слишком удаленным от родителей. Но, думаю, то, что в итоге заставило их сдаться, никак не связано с семейным единением, скорее это была моя страсть к Эминему[9]. Им не дано понять его тонкий ум и услышать иронию в его музыке; они даже отказываются называть это музыкой. Они называют ее шумом – сексистским, гомофобным, расистским шумом. И вот так мы оказались включенными в классическую борьбу поколений. (Заметно, что я пополнила свой словарный запас терминами для SAT[10]?) Им каким-то образом удалось практически без жалоб пережить период «Backstreet Boys»[11], но Эминем сводит их с ума, так что теперь я живу на чердаке.
Я сижу на кровати, делая домашнее задание по математике, когда раздается стук в дверь.
– Я несу Fruit-n-Freeze[12]. Кокос или лайм? – кричит Джейк, поднимаясь по лестнице.
Он садится на край моей кровати, протягивая оба батончика.
– Ты какой будешь? – спрашиваю я его.
Он смотрит то на один, то на другой:
– С лаймом.
– Отлично, – говорю я, – я возьму с лаймом. Он протягивает мне его и улыбается:
– Просто для ясности: я на самом деле хотел с кокосом.
Я знаю, он поднялся сюда, чтобы поддержать меня. И если бы он был другим ребенком или даже девочкой, то, вероятно, попробовал бы заговорить о том, что случилось за ужином, но сейчас я так благодарна, что это просто Джейк, и я могу просто сидеть с ним здесь и разговаривать о чем угодно, кроме того, что случилось за ужином.
– У тебя ноги воняют.
– Ага, – отвечает он. Он смотрит на них с гордостью и вытаскивает нитку из спутанных светлых волос на большом пальце ноги. Стряхивает мне на кровать. Мы сидим и уплетаем тающие батончики Fruit-n-Freeze. Одна из особенностей жизни на чердаке заключается в том, что здесь крайне жарко. Даже в сентябре.
– Ты собираешься на вечеринку к Дариусу в субботу? – спрашивает он.
– Откуда ты вообще о ней знаешь?
Это никак не вяжется с моим представлением о том, каково это будет, когда Джейк будет учиться в старших классах вместе со мной. Ему не полагается знать о вечеринках, устраиваемых в доме двенадцатиклассника. И хотя я всегда ходила на вечеринки двенадцатиклассников, будучи девятиклассницей, меня это удивило. Джейк – мальчик, а мальчики-девятиклассники ходят на вечеринки-только-для-девятиклассников. К счастью для них, все они вырастают и становятся двенадцатиклассниками.
– Просто услышал. Ну, знаешь. В школе. Так ты идешь?
– Не знаю, – отвечаю я, хотя Клео всю неделю только об этой вечеринке и говорила.
Она водила шашни с Дариусом в самом конце прошлого года. И не считает, что раз он не звонил и даже не разговаривал с ней в последние дни учебы, значит, он ее бросил, ведь приближались летние каникулы и, по-видимому, парням, которые ведут себя как мудаки, перед летними каникулами предоставляется какое-то особое на то разрешение.
– Слушай, Джейк, мне надо закончить домашнюю работу. Спасибо за Fruit-n-Freeze. Ты просто красавчик.
– Можно я принесу сюда свою домашку? – Под мансардным окном стоит кресло, а рядом с ним вентиляционная труба, которая используется в качестве журнального столика. Джейк кивает на нее.
– Конечно.
Остаток вечера мы проводим в молчании, решая свои математические задачи под тихое звучание альбома «A Rush of Blood to the Head» группы «Coldplay» на CD-плеере, окутанные ароматом ног Джейка. Мне удается избежать встречи с мамой или папой до утра.
Наступает пятница – неделя прошла без очередного упоминания Ривки. Возможно, я в безопасности. Возможно, я могу заставить это, или ее, или что там еще просто исчезнуть. Когда мысли об этом прокрадываются в мое сознание, я представляю себе бескрайний океан или одинокое дерево, от которого остался лишь ствол, словно медитирую. Ом. Ом. Понимаете? Ладно. Я не настолько наивна. Я не считаю, что у меня внезапно появились силы гипер-Будды, способные прогнать мои неприятные мысли или даже мысли других людей. Я знаю, что мама с папой не бросили эту затею. Они просто дали ей время. Но, как и следовало ожидать, все снова всплывает вечером в пятницу за обеденным столом.
Мы едим рано, потому что, как я уже сказала, это вечер пятницы и я иду в кино с Клео, Джеймсом, Генри и Айви. Показ фильма начнется через час. Так что, по крайней мере, у меня заготовлена стратегия побега.
В этот раз я решаю, что мне нельзя просто выскочить из комнаты. Мне нужно изложить свои доводы.
– Послушайте. Вы должны знать мою позицию по этому поводу. Я просто не хочу ничего знать. И это не потому, что я от чего-то бегу, а потому, что мне просто все равно. Можете думать, что внутри меня зияет дыра или что там пишут в ваших родительских сюси-пуси-книгах, но у меня нет чувства, будто я что-то упускаю, я не страдаю без этого или чего-то еще, и мне хотелось бы, чтобы вы это прекратили. – Сама не могу в это поверить, но у меня будто сдавлено горло, а в глазах жжет. Кажется, я пытаюсь не заплакать.
– О, милая, – выдыхает мама. Сейчас она до смерти раздражает меня. – Мы с радостью примем любое твое решение, ты знаешь это. Мы не хотим заставлять тебя делать что-либо. Просто Ривка…
