Про мероприятие было непонятно, а про бумажку вообще глупость какая-то, но Лиза промолчала: у Саблезубой спрашивать — дураков нет, все знают, чем это на уроках кончается!
На втором этаже они свернули к святая святых, а у самых дверей директорского кабинета Саблезубая вообще стала красться и даже каблуками не цокала. Лизе стало не по себе — настолько, что даже волшебный слух включить не удавалось. А за дверями жужжали незнакомые голоса… или знакомые? Один — это директор… а вот ещё один, женский, и он-то точно почему-то знакомый…
Саблезубая ещё раз обозрела Лизу, поджала накрашенные губы и скорбно вздохнула:
— Иди, Кудрявцева. И помни, ты представляешь лицо школы!
— Ну, кто у нас следующий? — важно спросил директор Игорь Сергеевич, выглянув из кабинета. При виде Лизы он сморщился. — Ульяна Сергеевна, я же достаточно четко сказал, из младших классов не надо!
— Кудрявцева у нас уже большая, — сладко пропела Саблезубая и костяшками пальцев больно подтолкнула Лизу в спину. — Седьмой «б».
— Хм, — директор оглядел Лизу с ног до головы и расправил лихие усы. — Попробуем. Яркая девочка. О чём-то таком ведь и просили… Заходи, не бойся.
Прямо невольничий рынок какой-то! Лиза вздернула нос и шагнула вперёд. Саблезубая зацокала следом и примерилась усесться в кресло для посетителей,
— Большое спасибо, Ульяна Сергеевна, — послышался низкий сладкий голос. Знакомый. — Большое спасибо. У вас, наверное, очень много дел.
Посреди директорского кабинета, рдея вишневым бархатом жакета, возвышалась герцогиня Паулина собственной персоной. Та самая!
Лиза отшатнулась.
Саблезубая вскинулась, фыркнула и уселась, а потом, к полному изумлению Лизы, поднялась обратно.
— Игорь Сергеевич, я пойду, списочек первого тура по восьмым классам распечатаю, — проскрежетала она и удалилась.
— Здравствуй, детка, — пропела Паулина, когда за Саблезубой с грохотом захлопнулась дверь. — Садись сюда. Расскажи нам, как тебя зовут.
— Кудрявцева, ну что же ты? — удивился директор.
Лиза с трудом выдохнула. Паулину она первый (и последний) раз видела в Чёрном Замке, и тогда это была злая колдунья, да ещё к тому же и гарпия со стальными крыльями и здоровенными когтями. А сейчас она на вид была вполне обычная тетенька, в бусах и перстнях, — ни крыльев, ни когтей, и разговаривала совсем не так, как тогда. А послушать некогда. Может, показалось?
— Кудрявцева Лиза, седьмой «б», — автоматически выдавила Лиза. Ну вот, зубы вроде не стучат, уже достижение.
— Елизавета, значит, — сочным голосом сказал восседавший в директорском кожаном кресле благообразный мужчина с холёной седой гривой, орлиным носом и пристальным взором. Лиза только сейчас его заметила. — Хорошее имя, императорское. (Лиза вздрогнула.) Садись, Елизавета, побеседуем, познакомимся поближе, — любезно предложил орлиный нос, поправляя шейный платок. — Меня зовут Эдуард Федорович, а это — Алина Никитична, она с телевидения. Ты, наверно, видела такую передачу — ток-шоу «Все свои»?
Лиза помотала головой. Паулина уже в телевизор устроилась! Хотя она же теперь не Паулина, а Алина, и вместо крыльев у неё вон фотоаппарат… и ещё диктофон, кажется? По крайней мере, кнопку она какую-то нажала — неужели всё записывать будет? Лиза кашлянула.
— Ты что, совсем телевизор не смотришь? — протяжно удивился Эдуард Федорович. — Не любишь? — Он прямо излучал благолепие, а голос у него был как бархатом выстланный и при этом такой фальшивый, что у Лизы заболели уши. И зубы.
— Расскажи, Лиза, чем ты любишь заниматься, — напряжённым тенорком подсказал директор, ерзая на краешке стула для посетителей. — Извините, Алина Никитична, эта девочка у нас застенчивая. Но, как видите, серьёзная.
«Это я-то серьёзная?» — изумилась Лиза. Насчет застенчивости директор тоже, пожалуй, погорячился. Игорь Сергеевич был страшно далек от народа — впрочем, он и по фамилиям-то помнил только школьных хулиганов.
— Ничего-ничего, сейчас мы её разговорим, — мило улыбнулась вишнёвая Алина Никитична, поудобнее устраиваясь на пухлом диване. Занимала она его целиком, от края и до края, еле место для крокодиловой сумочки оставалось. — Зато предыдущие дети были очень раскованные, особенно та, с ногами.
Это сколько же они народу за двадцать минут допросили? Длинную Нину-Резину, Лёвушку, ещё кого-то… Прямо конвейер.
— Лиза, ты, наверно, читать любишь, да?
— Ага, — брякнула Лиза. — Очень. — Слова из горла не шли ни в какую — очень уже страшно было рядом с Паулиной, которая ещё летом чуть не убила Лизу с Инго. Правда, бывшая герцогиня Лизу явно не узнавала и вообще вела себя как обычный человек — ободряюще кивала, гремела бусами, умащивалась на диване, поглядывала на мигающий огонек диктофона. Ой, да у неё же и сердце стучит, как у нормальных людей, а тогда вообще как мотор урчало, даже когда она летала! Может, всё-таки не она?
— А какие у тебя любимые книжки? — встрял Эдуард Федорович, подробно разглядывая Лизины веснушки.
— «Мио, мой Мио», — Лиза чуточку оживилась. Всё-таки про книжки говорить хоть с кем можно. — Ещё мне «Ходжа Насреддин» нравится, особенно «Возмутитель спокойствия» — ну, это где он придворным целителем притворялся и Гюльджан спасал.
Эдуард Федорович почему-то выпятил мужественный подбородок и пошёл пятнами.
— Очень хорошо, — похвалила Паулина. — А теперь расскажи нам про свою семью. Кто у тебя папа, кто мама…
Лиза затосковала: вот пристали, а? Лучше бы про «Мио» спрашивали, честное слово!
— Я с бабушкой живу, — кратко ответила она, а про Инго на всякий случай смолчала: в конце концов, всякие посторонние, кроме Южиной, его не видели.
Паулина и седогривый Эдуард Федорович многозначительно переглянулись.
— Лизина бабушка — председатель родительского комитета, — подобострастно сообщил директор. Алина-Паулина подняла соболиную бровь, и он запнулся на полуслове. Про родителей дальше спрашивать не стали. Или Игорь Сергеевич зачем-то всё рассказал? Тактичные они, что ли?
— Ну а кроме чтения ты что любишь? Ты такая худенькая, бледненькая — спортом наверно, совсем не занимаешься, а? — допрашивал Эдуард Федорович. — Может, музыкой?
Лиза сжалась: соврать нельзя, директор всё равно всё знает.
— Угу, — буркнула она, глядя в пол. Хорошо хоть стихи с выражением прочитать не просят.
— Прекра-а-сно, — одобрил Эдуард Федорович. — Ну что ж, Алина Никитична, с моей стороны претензий нет. У девочки замечательная энергетика и чудесная аура. Лучшего и желать нельзя. Так, Лиза, а теперь подойди-ка вот сюда и повернись… Нет-нет, чуть-чуть левее. Прошу вас, Алина Никитична, снимайте.
Лиза мигнула от вспышки. Потом что-то зажужжало, и из Алининого фотоаппарата поползла карточка.
— Хочешь посмотреть? — милостиво предложила та. Лиза вытянула шею, увидела, как на белом квадратике проступает её собственный понурый нос, растрёпанные кудряшки и вытаращенные глаза (обошлось, не закрытые) — и вздохнула.
