Казалось, все говорило в пользу предположения Хиллари Кимбл. Старгерл не была настоящей… Она не настоящая…
И каждый вечер, ложась в постель и рассматривая луну через окно, я думал о ней. Можно было опустить жалюзи, чтобы в комнате стало темнее, но я никогда этого не делал. В этот тихий час, в освещенной луной спальне я как бы отстранялся от реальности. Мне нравилось ощущение, которое давал мне лунный свет, как будто бы ночь – это не противоположность дня, а какая-то его глубоко личная часть. Как будто рядом на моей белоснежной простыне свернулась клубком дикая пустынная кошка и тихо мурлыкала, напевая о чем-то сказочном.
В одну из таких лунных ночей до меня дошло, что Хиллари Кимбл ошибается. Старгерл – настоящая.
3
Мы с Кевином спорили дни напролет.
Моя основная задача в качестве продюсера заключалась в том, чтобы приглашать гостей в шоу «Будет жарко». Как только я с кем-нибудь договаривался, Кевин начинал что-то узнавать про этого ученика, придумывать вопросы.
Каждый день он терзал меня:
– Ну что, поговорил с ней?
И каждый день я отвечал: «Нет».
Под конец Кевин рассердился.
– Что значит «нет»? Так ты хочешь, чтобы она пришла на шоу?
Я сказал, что не уверен.
– Не уверен? – выпучил он глаза. – Как ты можешь быть не уверен? Мы же договорились в столовой еще несколько недель назад. Даже думали о нескольких выпусках со Старгерл. Это же просто бомба.
Я пожал плечами.
– Так то было тогда. А теперь я не уверен.
Он посмотрел на меня, как будто у меня выросло третье ухо.
– Что тут сомневаться?
Я снова пожал плечами.
– Ну ладно. Ее приглашу я, – сказал он и пошел прочь.
– Тогда тебе придется искать другого режиссера, – сказал я.
Он замер на месте. От злости Кевин дернул плечами. Повернувшись, он ткнул в меня пальцем:
– Лео, ты иногда такой придурок.
И он ушел.
Мне стало не по себе. Мы с Кевином Куинланом обычно соглашались друг с другом во всем. Мы дружили с тех пор, как переехали в Аризону четыре года назад, неделя в неделю. Мы оба считали, что мясистые листья опунции походят на колючие ракетки для пинг-понга, а кактус цереус похож на варежки для динозавров. Мы оба любили клубнично-банановый смузи. Кевин часто говорил, что хочет стать ведущим шоу, таким, которые отпускают двусмысленные шуточки и задают скользкие вопросы, и он не шутил. Я же хотел стать спортивным комментатором или диктором в программе новостей. Мы вместе придумали шоу «Будет жарко» и убедили администрацию школы разрешить нам снимать его. Оно тут же стало очень популярным среди школьников.
И чего я заартачился?
Я не знал. У меня было какое-то смутное ощущение, в котором мне чудилось предостережение: «Оставьте ее в покое».
Тем временем «гипотеза Хиллари» (как это называл Кевин) о происхождении Старгерл породила другие теории.
Она хочет, чтобы на нее обратили внимание и пригласили сниматься в кино.
Она нюхает бензин.
Она свихнулась от домашнего обучения.
Она инопланетянка.
Та крыса, которую она берет с собой в школу, – только вершина айсберга. У нее дома их сотни, и некоторые размером с кошку.
Она живет в городе-призраке в пустыне.
Она живет в автобусе.
Ее родители – цирковые акробаты.
Ее родители – колдун и ведьма.
Ее родители лежат овощами в коме в больнице Юмы.
Мы следили за тем, как она, сидя в классной комнате, достает из своей холщовой сумки гофрированную сине-желтую занавеску, расстилает ее на парте и подтыкает с трех сторон. Наблюдали, как она ставит на парту прозрачную стеклянную вазочку высотой дюйма три и в нее – бело-желтую маргаритку. Она проделывала это перед каждым уроком, в каждом классе, шесть раз в день. Маргаритка была свежей только в понедельник утром. К последней перемене лепестки ее поникали. В среду лепестки начинали опадать, а стебель сгибался. В пятницу цветок касался края сухой вазы, а его увядшая головка роняла желтую пыль в пенал для карандашей.
Мы подпевали ей, когда она поздравляла кого-то из нас с днем рождения в столовой. Мы слышали, как она приветствует нас в коридорах и классах, и удивлялись, откуда она знает наши имена и даты рождения.
Ее круглые, словно у застигнутого врасплох оленя, глаза придавали ей постоянно изумленный вид, так что мы оборачивались и оглядывались по сторонам, думая, что что-то пропускаем.
Она смеялась, когда никто не шутил. Она танцевала, когда не играла музыка.
У нее не было друзей, но она была самым дружелюбным человеком во всей школе.
В своих ответах на уроках она часто говорила про морских коньков и звезды, но не знала, что такое футбол.
Она утверждала, что у нее дома нет телевизора.
Она была ускользающей. Она была сегодняшним днем. Она была завтрашним днем. Она была слабым ароматом цветка кактуса, порхающей тенью сыча-эльфа. Мы не знали, что с ней делать. Разумом мы пытались прикрепить ее булавкой к пробковой доске, словно бабочку, но булавка просто проходила насквозь, а бабочка улетала.
* * *
Кевин был не единственным. Другие ученики тоже требовали: «Вызови ее на шоу!»
Я врал. Говорил, что она еще десятиклассница, а для участия в «Будет жарко» необходимо учиться по крайней мере в одиннадцатом классе.
В то же время я наблюдал за ней со стороны, как за птицей в вольере. Однажды я завернул за угол и увидел, что она идет прямо на меня, шурша длинной юбкой и взирая на меня, словно впитывая меня своими глазами. Я развернулся и поспешил скрыться в другом направлении. Во время следующего урока меня трясло и бросало в жар. Интересно, выглядел ли я, как идиот? Неужели я в самом деле веду себя, как придурок? Чувство, которое я испытал, увидев ее за углом, походило на панику.
