* * *
Теперь Араминте было уже девятнадцать. Нельзя сказать, будто бы она превратилась в ослепительную красавицу, хотя годы и сумели сгладить грубоватые черты девочки-подростка, а резкость движений сменилась уверенной грацией. Араминта не чуралась придворных званых балов и чувствовала себя на них совершенно свободно. Уже не раз молодые люди, представители знатных бельверусских семейств, предлагали ей руку и сердце, однако девушка неизменно отвечала отказом. Никто не нравился ей настолько, чтобы связать с ним свою жизнь, и Минта ожидала, когда же наконец грянет гром и отец потребует от нее сделать выбор. Ибо Ишум имел на это право!
Араминта внутренне готовилась к такому повороту событий, поклявшись себе, что лучше убежит из дома, нежели свяжет жизнь с тем, кого не может любить столь же сильно, как Глария – Эльбера. Девятнадцать зим – возраст солидный, ей грозило прослыть старой девой, почти все ее сверстницы уже успели стать женами и матерями, и только Араминта держалась стойко, пусть и рискуя навлечь на себя отцовский гнев. Ишум отлично знал, что его дочь, хоть и стала несколько сговорчивее и разумнее, чем в детстве, все ж таки с изрядной придурью, и до поры до времени не давил на нее, в свою очередь, не желая доводить до безобразного скандала.
Признаться, этот человек мало чего боялся в жизни, в его руках была сосредоточена немалая власть, какую только могут дать деньги, но на Араминту это не распространялось – ей было безразлично, чем владеет ее отец, ее собственные душа и воля не были его собственностью. Точно так же, как душа и воля Гларии. Но та продала себя ему, заключила с ним сделку, и Ишум был совершенно убежден в том, что слово Гларии оставалось нерушимым до конца ее дней. Был убежден… Он знал, на что шел, когда провернул с помощью Ликенион самую увлекательную и коварную аферу в своей жизни.
Он и прежде пытался найти способ овладеть Гларией – потрясающей женщиной, которую желал до умопомрачения, но та предпочитала ему своего гладиатора, отметая любые поползновения даже завести с нею разговор о каких-то серьезных отношениях; в то время как Эльбер, по счастью для замысла Ишума, верностью своей возлюбленной не отличался. Он был настоящим повесой, этот самодовольный бритунский выскочка, и менял женщин чаще, чем рубашки.
Не воспользоваться его непростительной слабостью было бы попросту глупо. Ишум полагал, что, стоит лишь обвинить Эльбера в измене и представить очевидные доказательства этого, как Глария в гневе отвернется от него, а проклятому бритунцу место будет на плахе палача; но не тут-то было. Даже когда гладиатор был уличен в связи с Ликенион, супругой военачальника Туорга, и обвинен в прелюбодеянии, Глария не отвернулась от него, вовсе нет. Она явилась к Ишуму просить за Эльбера… и выкупила его жалкую жизнь, отдав за него все, что имела – себя саму, а потом стоически терпела два года до самой своей смерти брак с человеком, к которому не испытывала ровным счетом никаких чувств, но лишь исполняла свой долг.
Что касается Ишума, он удивлялся самому себе, но он любил Гларию, как всякое существо, рожденное под солнцем, не могло бы ее не любить – это средоточие душевных и внешних совершенств, в коем счастливо сочетались удивительная доброта, сочувствие, мужество и несказанная прелесть.
Уж если Глария сумела приручить дикарку Араминту, несчастную дурочку Араминту, каковая ходила за нею хвостом и не сводила с мачехи полных немого обожания глаз… а теперь часами просиживала на ее могиле, словно ожидая, будто Глария может вернуться с Серых Равнин!
Черная Смерть забрала у немедийского казначея лучшее и драгоценнейшие из всего, что было у него в жизни, и отступила, утолив свой голод, но с тех пор Ишум, как и Араминта, не знал ни покоя, ни радости. Увы, он, в отличие от дочери, в чудеса не верил и понимал, что под могильной плитой ничего нет, кроме горстки желтых костей. А если бы часть души Гларии и в самом деле где-то могла обитать, то из того немыслимого далека все равно не отозвалась бы ни мольбам, ни слезам, ни призывам Ишума. Сердце Гларии и при жизни без остатка принадлежало другому. Ишум получил только плоть, почти неодушевленную. Сколько раз он спрашивал:
– Как же ты можешь любить того, кто тебя же первым предал и покинул?! – все было бесполезно; властелином всех помыслов и стремлений Гларии оставался только ее прекрасный гладиатор, проклятый комедиант, имени которого она не произносила, но чей образ был с нею всегда; Ишум его ненавидел, да что толку?
Что до самого гладиатора, после попытки похитить Гларию, проникнув в дом казначея, Эльбер снова оказался в тюрьме, и теперь уже Ишум не собирался вмешиваться и пытаться смягчить его участь. Однако король Аргеваль рассудил иначе, предоставив мерзавцу еще один шанс и выставив его в качестве соперника асгардского бойца Каваба. В случае победы он обещал сохранить Эльберу жизнь и дать ему, бритунскому инородцу, право считаться законным подданным Немедии.
К несчастью для гладиатора, он сумел справиться с Кавабом, но и сам здорово пострадал. Ишум от души надеялся, что он не выживет. То, что вынесли с арены Килвы после поединка, было не более чем мешком переломанных окровавленных костей. После таких увечий выжить невозможно. Но Глария не теряла веры. Никогда, ни на миг она не допускала мысли, будто Эльбер мог умереть, и ее любовь продолжала хранить его.
Горе Ишума, когда он потерял Гларию, было совершенно несоизмеримо с чувством досады, каковое он испытал после смерти при родах первой жены. Сейчас он долго не мог поверить в случившееся, несмотря на заверения маленького узкоглазого лекаря, весьма сведущего в своем деле и бесстрашного настолько, чтобы явиться в дом казначея, осмотреть унесенную Черной Смертью женщину и засвидетельствовать ее кончину: все без исключения иные врачеватели Бельверуса давно забыли о своем долге и уже не посещали заболевших, а тем более опасались приближаться к мертвым.
А этот узкоглазый юркий человечек только посоветовал поспешить с похоронами, пока Черная Смерть не перекинулась на других членов семьи, сам же не выказывал страха, объяснив свое мужество тем, что в свое время страшная болезнь хоть и коснулась его, но не погубила, значит, он стал навеки неуязвимым для нее. Печальный обряд был совершен поспешно, однако по всем правилам, и с той поры тело Гларии покоилось под тяжелой мраморной плитой в семейном склепе Ишума.
Лекаря же того казначей хотел щедро вознаградить за смелость, однако слуги не смогли сыскать его, и более никто никогда не видел узкоглазого врачевателя, имени которого Ишум не запомнил.
Разумеется, минувшие годы сгладили остроту тоски, притупили боль потери, жизнь давно вернулась в прежнюю колею, и хотя Ишум нередко вспоминал Гларию, он не мог вечно страдать по ней и убиваться, подобно Араминте, которая ничего не забыла и так и не успокоилась до конца.
* * *
…Итак, в последнее время упорное нежелание Минты выходить замуж сделалось для бельверусского казначея постоянной головной болью. Упрямство Араминты граничило с помешательством: она избегала мужчин, как огня.
Ишум с раздражением думал о том, что, в конце концов, нельзя же выдать ее за жеребца из собственной конюшни, где девушка по-прежнему предпочитала проводить немало времени! Лошади и неизменные собаки оставались ей куда милее людей.
