4. Процессы секуляризации, столь характерные для индустриальных обществ, все сильнее отодвигают на задний план вмешательство догм религиозной морали, которые в традиционных обществах играют огромную роль в регулировании половых отношений и исполнении сексуальных ролей и сильно влияют на их характер.
5. В традиционных обществах мотивы вступления в брак сплошь и рядом имели форму делового контракта и носили главным образом экономический (а иногда политический) характер. Среди имущих классов это могли быть соображения усиления концентрации — увеличения размеров собственности, приходящейся на одну семью как хозяйственную единицу. Для правящих элитных слоев ведущую роль играли династические соображения, а также стремление к усилению политического влияния путем объединения усилий разных кланов. Что касается простонародья — крестьян и ремесленников, — то здесь основной причиной выбора брачного партнера было стремление заполучить новых работников в семейное предприятие. А после заключения брака одним из основных (хотя, может быть, не всегда эксплицитных) мотивов вступления супругов в половой акт было производство новых работников. Как утверждает Э. Гидденс, «вряд ли жизнь, наполненная непрестанным тяжелым трудом, могла направляться страстью. Утверждают, что в семнадцатом веке среди женатых крестьянских пар Франции и Германии поцелуи и ласки были крайне редким явлением». Хотя в то же самое время здесь «возможности, которыми располагали для внебрачных связей мужчины, были сколь угодно многочисленными»[13].
В индустриальных обществах эти мотивы все более размываются, уступая место личностному влечению.
Попытаемся теперь перечислить основные последствия и наиболее характерные проявления современной сексуальной революции (выступающей, напомним, составной частью глобальной индустриальной революции)[14].
В начале седьмой главы своей книги Э. Гидденс перечисляет шесть сфер сексуальности, которые претерпели революционные изменения в двадцатом веке (то есть фактически — при завершении перехода от традиционного порядка к индустриальному). Мы не будем перечислять эти приводимые им характерные черты сексуальной революции — читатель может сам ознакомиться с ними в тексте. Отметим лишь, что мы обнаружили девять такого рода атрибутов (признаков), причем не все они совпадают с теми, которые приводит автор[15].
Анализ различных работ, посвященных этой проблеме (в том числе и книги самого Гидденса), позволяет, помимо изменений, вносимых в традиционный институт моногамного брака, выделить следующие характерные черты этого феномена:
1) стирание двойного стандарта в половой морали;
2) отделение сексуальности от функции воспроизводства;
3) признание права женщин на обладание собственной сексуальностью и на получение сексуального наслаждения;
4) усиление открытости сексуальной сферы;
5) коммерциализация секса;
6) повышение толерантности[16] к добрачным половым связям;
7) повышение толерантности к нетрадиционным формам совершения полового акта;
8) повышение толерантности к гомосексуальным отношениям;
9) расширение разнообразия сексуальной практики в массовом масштабе.
Все эти аспекты в той или иной степени и по разным поводам затрагиваются в книге Гидденса. Здесь, вероятно, было бы небезынтересно сравнить некоторые эмпирические данные, приводимые этим автором (и относящиеся, главным образом, к американскому и английскому опыту), с данными нашего собственного исследования, проведенного четыре года назад в Нижнем Новгороде и посвященного изучению некоторых из приведенных выше характеристик современной сексуальной революции. А пока поговорим чуть подробнее о сущности некоторых из них.
Начнем с одного из наиболее знаковых атрибутов — стирание двойного стандарта половой морали. Речь идет о том, что со времени возникновения института моногамного брака и патриархальной семьи половая мораль содержала в себе нормативы и стандарты для оценки сексуального поведения, которые существенно различались для мужчин и для женщин. «Господство мужа в семье и рождение детей, которые были бы только от него и должны были наследовать его богатство, — такова была исключительная цель единобрачия...»[17]
От женщины требовалось неуклонное сохранение верности мужу, любые ее попытки даже самого невинного флирта с другими мужчинами расценивались как моральная распущенность. Причем, как указывает Гидденс, и за пределами собственно брачных отношений большинство женщин разделялись на добродетельных и пропащих; при этом «пропащие женщины» существовали лишь на задворках респектабельного общества. «Добродетель» же длительное время определялась главным образом с позиций женского отказа поддаться сексуальному искушению — отказа, поддерживаемого различными институциональными установлениями, такими, например, как ухаживание под присмотром пожилых дам, вынужденные браки и так далее.
С другой стороны, мужчины традиционно рассматривались — и не только ими самими, но также и женщинами — как существа, требующие сексуального разнообразия для поддержания своего сексуального здоровья. Для мужчин считалось общепринято приемлемым вступать до брака в многочисленные сексуальные связи, да и после вступления в брак двойной стандарт продолжал оставаться весьма реальным и распространенным явлением. Гидденс приводит в своей работе утверждение Лоуренса Стоуна о том, что в Англии вплоть до самого недавнего времени существовал довольно жесткий двойной стандарт относительно сексуального опыта мужчин, с одной стороны, и женщин — с другой. Даже единственный акт адюльтера со стороны жены считался «непростительным нарушением закона о собственности и идеи наследования», и когда он раскрывался, это приводило к карательным мерам. Напротив, адюльтер со стороны мужа широко расценивался как «достойная сожаления, но вполне понятная слабость».
Исчезновение (точнее, постепенное стирание) двойного стандарта совсем не обязательно означает, что новая половая мораль начинает с одобрением или хотя бы с большей терпимостью относиться к таким типам сексуального поведения, которые прежде рассматривались как аморальные (хотя и это в определенной степени имеет место). Речь идет скорее о том, что одинаковые отклонения от норм сексуальной морали и у мужчин, и у женщин все чаще оцениваются одинаково — или в равной степени осуждаются, или в равной степени одобряются. Разумеется, как утверждает Гидденс, «двойной стандарт все еще существует, но женщины более не желают терпимо относиться к той точке зрения, что если мужчины нуждаются в разнообразии, и поэтому от них следует ожидать, что они пустятся во внебрачные приключения, то сами они не должны вести себя подобным образом»[18].
