Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 71
Угрюмый взгляд Огинского прожег нас из-под насупленных бровей. Гости даже не попытались скрыть, что вознамерились занятие церемониального поста сменить оккупацией! Не знал несчастный, что стрельцы Ивана Грозного деликатничили бы еще меньше.
Как и обещал пленник, бургомистр разве что не вилял хвостом от преданности новому королю и впал в панику лишь по одному поводу – от известия о множественности монаршего поезда: скоро в Лодзь нагрянет уже выехавший из Познани караван Генриха, в нем тысяча двести французских душ (и тел), что означает свыше трехсот карет на санном ходу, четыре сотни подвод, две с половиной тысячи лошадей с запасными. Для Лодзи – слишком уж большое счастье, а приготовить город к радостной встрече посланы мы, разведчики и квартирьеры.
– Так ест, панове, надеюсь, вы будете бдительны, – Домбровский заломил пухлые пальцы в знак отчаяния, когда поднялась тема засады Чарторыйского. – Заговоры у нас зреют быстрее, чем растут грибы в середине лета. Четверо наглецов в лесной чаще – малая толика недовольных и готовых обнажить шпагу.
Аж пригнулся, всем видом выражая осуждение бунтовщикам, а глаза спрятал и что-то наверняка скрыл…
Закончив с политикой, он распорядился нагреть воду для приезжих. Грязью здесь никого не удивишь, но расхаживать в багровой корке от чужой крови считается некомильфо. Шико решил проинспектировать будущие королевские покои, а я, пользуясь паузой, спустился вниз, в людскую бургормистрового особняка, где раненому Огинскому приглашенный лекарь должен был оказать первую помощь. Пленник мне понадобится как свидетель подлого заговора против короля; в глазах господ простолюдинам веры нет, даже если они сто раз поклянутся на Священном Писании.
Архитектура дома дышала средневековьем: окна узкие и запираемые мощными ставнями, винтовые лестницы более приспособлены к обороне с мечом в руке, нежели обычной ходьбе вверх и вниз, коридоры освещены факелами, а не канделябрами. Дом напоминал скорее небольшую крепость, чем жилище градоначальника.
На галерее у лестницы, ведущей на первый этаж, я встретил очень взволнованную и очень молодую пани, она признала во мне человека благородного происхождения, что-то быстро затараторила по-польски. Выдавил из себя «не розумем», пораженный ее красотой. Она легко перешла на французский и взмолилась рассказать о маршалке, утром уехавшем в лес ради какой-то авантюры. Мой черный со следами крови плащ, украшенный дыркой от копья, к счастью, не задевшего тело, красноречивее любых слов сообщал любому – уж я-то точно не остался в стороне от драки.
– Была схватка, дорогая пани! Есть раненые, они остались в лесу. За ними бургомистр выслал подводы.
За окнами стояла непроглядная темень. В Лодзи не было еще ночных фонарей. Тем паче – за стенами города. К утру мороз обычно крепчает, если раненых не привезут, не отогреют, вряд ли у них сохранились шансы выжить…
Она тоже это поняла и прижала руку в белой перчатке к губам, с видимым усилием сохраняя спокойствие.
– Мерси… Хоть и новость ваша ужасна. Но кто вы, сударь?
– Луи де Клермон, сеньор де Бюсси д’Амбуаз из свиты короля Генриха. Могу ли я узнать ваше имя, прекрасная пани?
Прекрасная – это не фигура речи, не просто дань вежливости.
Она действительно была молода и свежа. В шестнадцатом веке дамы увядают быстро, ей точно не исполнилось и двадцати. Наверно, даже не панна, а паненка, не знал еще, как различается на востоке наряд незамужних и замужних особ. Неужели я осиротил красавицу, отправив в пекло ее отца, участника подлой лесной вылазки?
Такой нежной и восхитительно тонкой кожу не сделают никакие косметические ухищрения, они способны лишь скрывать изъяны лица и подчеркивать недостатки. Здесь изъянов не было, а все необходимое подчеркнула мать-природа.
Кристально глубокие серо-голубые глаза, необычайно выразительные от нахлынувшей тревоги, переполнились тенями неприятных вопросов: что же произошло на самом деле? Не томите меня, расскажите всю правду…
Надо отвечать, но я просто стоял и любовался. Темные узкие брови вразлет… Курносый маленький носик, славянский, совсем не похожий на аристократические длинные носы парижанок, как-то особенно притягивал взгляд. Упрямо сжатые вишнево-алые губы были чуть закушены от избытка чувств. Из-под шапочки выбился локон…
Если в ту секунду кто-то кинулся бы на меня со шпагой, я не успел бы даже вытащить свою из ножен – руки стали ватные.
– Эльжбета Чарторыйская, сеньор де Бюсси, – назвалась она. – Жена пана Михаила Чарторыйского. Так вы встречались с ним? Имеете ли о нем известия?
Встречался ли? Еще как встречался и без сожалений пристрелил его. Может ли этот факт служить поводом для знакомства с его прекрасной вдовой? Без преувеличения самой красивой женщиной на свете, виденной мной и в шестнадцатом, и в двадцать первом веке.
Но как же, право, все неловко получилось!
Глава вторая
Реймс и Париж
Неловкости начались на самом деле гораздо раньше, совпав с Варфоломеевской ночью. Или еще раньше… быть может, правильнее сказать – позже, примерно на четыре с половиной сотни лет. Я в качестве атташе по культуре при посольстве Российской Федерации во Франции прибыл в Реймс для подготовки очередных официозных Дней русской культуры, на самом деле – выяснить некоторые подробности касательно расквартированной на авиабазе «Командант Марен ла Меле» эскадрильи «Нормандия-Неман».
Надо упомянуть, что посольская должность атташе по культуре имеет чрезвычайно неприятную особенность – необходимо действительно в этой культуре разбираться. На каждом дипломатическом приеме такие же гуманитарные коллеги-атташе из ЦРУ, МИ-6 или Моссад считают своим долгом завести разговор о местных достопримечательностях архитектуры, живописи, литературы, прозрачно намекая: мы знаем, кто ты, и мы знаем, что ты в курсе о нашей истинной служебной принадлежности. Упасть лицом в грязь, признавшись в неведении относительно заслуг некоего светоча искусства, считается непрофессионализмом и дурным тоном. Ладно, когда речь заходит о Танзании или Мадагаскаре, труднопроизносимые имена всех африканских авторитетов запросто выучить за один вечер. Но Франция! Она дала миру больше известных личностей, чем десятки других государств, вместе взятых… Четыре года в Париже зря не прошли, теперь и я мог усадить в лужу очередного атташе по культуре невинным вопросом о поэзии эпохи Возрождения, но все равно – до энциклопедического уровня знаний еще весьма далеко.
Теперь о задании в Реймсе. Летчики легендарной «Нормандии-Неман» отличились в Югославии во время интервенции НАТО. Бомбы и ракеты с французских «миражей» рвали на части сербских детей, женщин и стариков не хуже, чем американские «томагавки». По большому счету летчики «Нормандии-Неман» – такие же военные преступники, как и пилоты люфтваффе, расстреливавшие беженцев на дорогах Украины и Беларуси летом сорок первого, только Нюрнбергского трибунала на них нет, а Гаагский трибунал судил сербов и хорватов – далеко не самых страшных убийц в Балканской бойне, и, естественно, никто не попал на скамью подсудимых из главных виновников трагедии – американцев и их европейских пособников.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 71
