Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 62
Это все было первое. Было еще второе тоже.
Я почему-то у себя в голове знала, что моей родной мамы уже нету, и дивчинки, которая родной ребенок мамы Тамары, уже нету. Я в своей голове знала тоже, что до головы мамы Тамары это чем-то донеслось, — и мама Тамара потому взяла — раз! — и умерла. Раз будет ей без обмена, все-все стало зазря.
Надо понимать.
Получилось очень удачно — маму похоронили, а на послезавтра мне исполнилось полных шестнадцать лет. Конечно, мне выдали мой паспорт. Если б моя мама Тамара так не подгадала, меня хоть на сколько, а определили б в детдом до наступления лет. А так — и не надо. Тем более — Фрося выступила с желанием помочь в моей жизни. Фрося, конечно, спасибо, уже мне хорошо помогла — рассказала про меня. Пускай.
Про спасибо Фросе.
Я ж не потому, что я тогда стала еврейка. Хоть, конечно, такое не сильно хорошо для человека. Еврей у нас в Чернигове считается стыдная нация, это ж все знают. Я ж не потому.
Да.
Я подумала, что на бумаге я украинка, что если не рассказывать кому попало, будет у меня, как было.
Я потому, что, когда человек получается подменный, человеку всегда можно указать, что есть настоящий — такой будет хозяин и хозяйству, и всему на свете. А куда я пойду без хаты и без ничего?
Допустим, если ты еврей, это стыдно. А если без ничего — это ж целый страх! А у меня могло сделаться одно с другим.
Получилось опять удачно. Документ на меня и на мою родную маму сгорел, когда от бомбы горела то больница, то милиция тоже. Оно ж и пока не горело, никто концов не нашел. А потом, когда после войны, мама Тамара никуда не ходила. Фрося и отговорила маму Тамару ходить, сказала, что такие дела сейчас хорошо делать тихо.
На случай у нас с мамой Тамарой на месте документа стала Фрося. По правде, Фрося сама по себе хорошо расселась на таком месте. Хоть при маме Тамаре, хоть при мне, а я ж — Федоско Мария Ивановна, украинка у таких же родителей. Я ж уже говорила.
У меня была и хата, и в хате, и возле хаты — хозяйство. Порося и куры — это вам не голый локоть. И зарплата у меня была тоже.
И я, конечно, сразу начала жить. Я хозяйство взяла — раз! — и продала. Фрося мне сильно-сильно помогла. Фросе за такую помощь перепало. Считай, я подарком дала Фросе три живые курицы-несушки. Деньгами тоже Фросе перепало.
Да.
Допустим, кошку я не продала. В Чернигове кошка — это ж не хозяйство. Если б считалось, что хозяйство, тогда б, может………………
Про начала жить. Я взяла и переставила в комнатах места — кровать перетащила с одного на другое, с комода мещанство повыкидала — сколько ж я выстирывала-вываривала до чистого цвета эти серветки, мама Тамара вязала мелким крючком. Я повыкидала — и назад своими глазами не глянула. Я и скрыню выкинула тоже. Скрыня ж стояла себе пустая-пустая. На дне давно-давно положилось пять рушников, а так стояла скрыня для вида четырех стенок. А это ж вам город! Чернигов! Город, а не село!
Я наметила себе с этой секундочки, что всегда буду говорить про свою хату, что хата не хата, а дом.
Я в целом как человек — сильно нежная. Люблю, чтоб вокруг было тихо-тихо, чисто-чисто. Чтоб никто ничего-ничего.
И еще мне аж снилось в моем сне, что я в прическе с платьем хожу по большой комнате и улыбаюсь людям и мужчинам. И мне люди и мужчины ответно улыбаются тоже.
Я им всегда говорю:
— Что вы будете кушать? Первое или, может, второе?
А мне люди и мужчины отвечают:
— Конечно! А что дашь!
И надо ж — по черниговскому радио сказали, что на вокзале сделали ресторан, хвалились, какой получился хороший. Обязательно хороший — это ж целый ресторан!
Я тогда запросилась у мамы Тамары, что пойду на работу в ресторан.
Мама мне сказала, что туда честные не идут, даже на кастрюли мыть не идут. Что такое место для женщины-девушки стыдное.
А мне захотелось. Страх захотелось! А без мамы ни на какое место не принимают, паспорта ж у меня еще не было, когда мама была живая и меня не пускала.
Я пошла на лозовую, носила лозу — вязки кило по десять, по самой земле тащила, если никто не видел. Как кто начинал видеть, я тогда на спине носила.
Лозу нельзя ша́рпать. Лоза полагается гладкая.
Надо понимать.
Мне сразу хорошо объяснили.
Конечно, у нас на фабрике всем давали спецовку, кто носит лозу. Спецовка, считай, до колена, крепкая, с брезента. Такая служит человеку и служит. И моя тоже служила человеку. А я у моей спецовки получилась уже не человек. Там зашито на живую, там порвано. И парко в брезенте. А я не люблю, когда парко.
Я придумала завязывать рукава вкруг своей шеи и делать с спецовки вроде дорожку на спине. Мне высказали замечание за мой внешний вид. Мне указали, что я ж не грузчик на скотобойне, что я работница на фабрике. И про косынку мне указали, чтоб у меня волос на глаза не лез, оно ж надо всегда-всегда видеть перед собой дорогу.
По правде, про дорогу — это правильно. Можно не увидеть, и тогда всегда упадешь. Допустим, я пойду с лозой, а волос мне закроет дорогу, получится несчастье.
Надо понимать.
Про скотобойню. Я б на скотобойню не пошла, хоть что.
Допустим, ты человек и ты уже пришел на работу, тогда возьми и работай. На спецовку не спихивай, и на тачку не спихивай тоже.
Были спецовки — это первое. Были еще и тачки — это второе. Спецовку давали, кто на подноске, а тачки не давали. Конечно, тачек на всех-всех не нахватаешься. А лозы ж — кучи и кучи. Допустим, надо на работниц, которые на подноске, шесть тачек. В наявности имеется тачек три. По правде, шесть тачек тоже получается мало. Допустим, будет семь тачек. Так оно ж тогда получится совсем-совсем никак, ни тебе развернуться, ни тебе повернуться
Товар у нас на фабрике был красивый, прочный, хоть и лоза, а простоит, пока не поломают. В Чернигове была и настоящая мебель. Конечно, настоящая мебель делалась деревянная. Про деревянную я доподлинно ничего не знаю. А так — знаю, что лозу люди любили всей своей душой. Людям надо ж было устраиваться, так потому. Мы людям плели и плели — и стулья, и столы, и люльки тоже. Кровати — нет, не плели, а качалки прямо панские — было.
По правде, я ничего на свете не плела, я на подноске работала.
Пускай. На то и коллектив.
Я про лозу.
Я таскала на лозовой лозу. Таскала и таскала.
Потом мы с девчатами с лозовой справляли мои восемнадцать лет.
Там была такая — Татьяна. Татьяна мне по-товарищески подсказала, что мне надо к Мурзенке. Татьяна и подучила, что и как.
Я на другой день пошла в обед к Мурзенке, который, был, считай, самый-самый главный на складе человек, и выразила свою просьбу:
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 62
