Трудности возникли. Саре назначили обследование. Выяснилось, что ее яичники не способны производить яйцеклетки.
Через неделю у Сары с Майклом случилась первая серьезная ссора. Он все не шел с работы, и она прождала его несколько часов, расхаживая из угла в угол. Когда он наконец явился, она была вне себя от злости, а он – пьян в стельку.
Отношения ухудшались с каждым днем. Участились ссоры. Однажды Сара предложила усыновить ребенка, но Майкл только отмахнулся:
– Мои родители этого не поймут.
Через несколько дней она застала Майкла в гостиной со стаканом виски в руке. Он сообщил ей, что хочет развода и надеется, что она его понимает. Сара не нашла в себе сил ответить, да на такое и отвечать не хотелось.
Брак распался, продлившись меньше трех лет. Саре было двадцать семь.
Сара не знала, чем еще заняться, и продолжала преподавать. А еще два часа в неделю общалась с отличным психологом, Сильвией. Но иногда, сидя в одиночестве в своей крохотной квартирке, она вдруг начинала рыдать и часами не могла остановиться. А бывали и такие дни, когда она даже подумывала о самоубийстве. Тогда-то она и поняла, что пора уезжать из Балтимора – надо начинать все сначала.
И вот теперь Сара гуляла по улочкам Нью-Берна и изо всех сил старалась жить по-новому. Порой это давалось с трудом, но ей очень помогал младший брат, Брайан, пока не уехал учиться в Университет Северной Каролины. Он умел замечательно слушать и был для нее идеальным собеседником, и она очень по нему скучала.
Нью-Берн… Сара вдруг поняла, что с тех пор, как она сюда переехала, жизнь ее стала на удивление простой. Она никуда больше не торопилась. Работала, ходила гулять, а вечера в основном проводила в одиночестве – слушала классическую музыку, готовилась к урокам. И ее это вполне устраивало.
В новом классе всегда надо что-то налаживать. Она обнаружила, что многие ученики недостаточно усвоили программу прошлого года, и ей приходилось больше времени отводить на повторение. Но она рассчитывала, что к концу года большинство ребят подтянется. Однако один ученик ее заботил всерьез.
Джона Райан был довольно милым мальчиком, скромным и застенчивым. Он сидел на задней парте, когда она к нему обращалась, отвечал вежливо, но по работе в Балтиморе она знала: таким детям надо уделять пристальное внимание.
Сара задала детям написать сочинение о том, как они провели лето, – хотела понять, насколько хорошо они пишут. Джона накорябал в углу свое имя и нарисовал себя в лодке – на рыбалке. Когда она спросила, почему он не сделал так, как она просила, Джона объяснил, что миссис Хейз всегда разрешала ему рисовать: «Потому что я не очень хорошо пишу».
– А ты мне можешь показать, как ты пишешь?
Она дала классу задание, а сама села рядом с Джоной. Он старался изо всех сил, но Сара сразу поняла, что это бесполезно – писать он не умеет. А на следующем уроке убедилась и в том, что он почти не умеет читать. С арифметикой обстояло ничуть не лучше.
Через неделю Сара догадалась: все это из-за того, что учителя никогда не спрашивали с него домашних заданий. Когда она что-нибудь ему объясняла, он все схватывал на лету и впредь делал это без ошибок. Она спросила о нем у других учителей, и ей рассказали о матери Джоны. Саре было жалко мальчика, но она знала, что так все оставлять нельзя – это прежде всего вредит самому ребенку.
На углу Сара сбавила шаг, перешла улицу и, прежде чем подняться к себе, вынула из ящика почту. Войдя в квартиру, она просмотрела письма и положила их на столик у двери.
Огонек на автоответчике мигал. Сара нажала на кнопку и услышала голос мамы – та приглашала Сару, если ей больше нечего делать, зайти вечерком. Голос у мамы был как всегда немного взволнованный.
Идти или не идти? Есть ли настроение?
Почему бы и не сходить, решила она. Заняться все равно больше нечем.
Глава вторая
Майлс Райан ехал по Мадам-Мор-лейн – узкой, извилистой дороге, которая шла по берегу Трента от центра Нью-Берна в Поллоксвилл, небольшой поселок в двадцати километрах к югу от города. Эта дорога, названная в честь содержательницы некогда самого знаменитого борделя Северной Каролины, проходила неподалеку от могилы Ричарда Доббса Спрайта, героя- южанина, подписавшего Декларацию независимости. Во время Гражданской войны северяне выкопали тело из могилы и для устрашения местных жителей водрузили череп на железные ворота. Майлс в детстве боялся даже близко подходить к этому месту.
Дорога была красивая, но довольно опасная. Водители частенько недооценивали ее коварных поворотов. Майлс долгие годы призывал ввести на этой дороге ограничение скорости. Но кроме Мисси его никто не слушал.
Всякий раз, когда он здесь проезжал, Майлс вспоминал их последний день. По иронии судьбы он почти весь день отсутствовал – пошел на рыбалку. Назавтра должен был приехать из Атланты брат Мисси с женой, и она готовила дом к приему гостей. Она, конечно, не стала отговаривать Майлса от рыбалки, но попросила в субботу привести в порядок двор. В субботу он застрял на работе, а в воскресенье все-таки отправился на рыбалку. Решил, что все сделает, когда вернется. Мисси он о своих планах не сообщил, ушел утром рано, пока она еще спала, а когда вернулся, оказалось, что она почти все закончила: выкосила лужайку, поправила бордюр у дорожки, около почтового ящика посадила маргаритки.
– Здравствуй, радость моя, – сказал он виновато. – Извини, я задержался. Потерял счет времени.
Мисси бросила через плечо:
– Я отправляюсь на пробежку. Хоть это-то ты уберешь? – Она кивнула на кучки травы вдоль дорожки.
Майлс знал, что сейчас лучше промолчать. Она пошла в дом переодеться, а он вынул из машины сумку-холодильник и понес ее на кухню. Когда Мисси вышла из спальни, он выкладывал на стол рыбу.
– Так ты сделаешь то, о чем я попросила? – спросила она сквозь зубы.
– Сделаю, конечно. Только с рыбой закончу.
Мисси мрачно вздохнула:
– Ладно, не надо. Я сама все доделаю, когда вернусь.
Стоило ей уйти, и Майлс тут же почувствовал себя негодяем. Но извиниться перед ней он так и не успел.
– Все покуриваешь? – спросил Чарли Кертис, шериф округа, глядя Майлсу в глаза.
– Да не курю я, – поспешно ответил Майлс.
– Мне-то что? Хочешь травиться – травись. Но пепельницы в твоем присутствии я все-таки буду прятать.
Майлс расхохотался. Чарли, его начальник и лучший друг, взял Майлса под крыло, когда тот только поступил на работу.
Кертис был намного старше – в марте ему исполнялось шестьдесят пять, почти весь седой. За последние несколько лет он прибавил килограммов десять – главным образом в области живота. Не из тех шерифов, чей вид нагоняет на людей ужас, но проницательности и настойчивости ему было не занимать.
