– Доброе утро, Марьяна! Как настроение? – Ася каждое утро встречала меня одним и тем же вопросом.
У нас принято было обходиться без отчеств. Исключение составлял лишь учредитель, но это святое.
Голосок у Аси детский, звонкий, как у пионерки, что многих вводило в заблуждение. Характер-то – ого-го! Но человек она отличный: без сантиментов, но зато без гнильцы.
Ася, Саша и я работали в Журнале с момента основания. Мы сделали его таким, какой он есть, и любили ревнивой родительской любовью, то есть были убеждены, что он самый лучший и достоин большего. А еще Саша и Ася были моими друзьями, хотя я нередко спрашивала себя: продолжилось бы наше общение, если бы мы перестали работать вместе? Ведь зачастую людей связывает только общее дело.
Мой огромный стол стоял в дальнем конце кабинета, возле стены. Когда я впервые увидела его, почувствовала неловкость: чем займу такое пространство? Но вскоре проблема отпала сама собой – иногда даже чашку кофе поставить некуда.
Да и вообще у нас мало свободного места. Всюду бумажные горы: пачки журналов, подшивки, сверстанные полосы с правкой и без, фотографии, конверты, листы с текстами.
Пробираясь в то утро к своему столу, я в сотый раз подумала, что надо бы устроить субботник и избавиться от хлама.
Дел у меня особо не было. Так, по мелочи. Я решила, что уйду после обеда: мы с подругой Леной договорились поехать к ней на дачу. Мысленно я уже была в Соколовке: предвкушала купание в речке, шашлык и разговоры до полуночи. Вяло ковырялась в компьютере, набрасывала темы для будущего номера, которые собиралась обсудить на планерке в понедельник. Ближе к одиннадцати ответила на пару звонков, поговорила с Дамиром, коммерческим директором: он и его команда всегда на посту.
Настроение было совершенно нерабочее, как и всегда после сдачи очередного номера в печать. И вчера, и всю предыдущую неделю я, как и остальные, жила Журналом. Но он отправлен в типографию, и сейчас куда больше меня занимали босоножки, которые ни с того ни с сего начали натирать ногу.
Одна моя знакомая ушла из журналистики, потому что не могла смириться с тем, что в газету с ее статьей завтра будут заворачивать селедку. Век газеты и журнала короток: новости-то каждый день новые. Кому интересны былые кумиры, отжившие тренды или вчерашние проблемы, если уже успели появиться свежие? Но знакомая не сумела воспринять это как должное и устроилась в мэрию. Вот уж где настоящий пафос: каждый чиновник преисполнен сознанием важности собственной деятельности. Должно быть, теперь ее все устраивает и она довольна жизнью.
Окна были открыты, и в кабинет вплывали ароматы готовящейся еды. На первом этаже нашего офисного центра, как раз под нами, кафе-столовая. Правда, мы – я, Ася и Саша – туда не ходим: однажды Ася увидела, что на ребристой батарее, на одном уровне с разделочным столом, где лежали продукты и стояла посуда, сушатся грязные сапоги. Я думала, у нее дым из ноздрей повалит от возмущения, но Ася взяла себя в руки и лишь категорично заявила, что ноги нашей там не будет. Так что мы обедаем в кафе неподалеку.
– Там, может, еще хуже! – резонно заметила как-то корректор Валя, но Ася одарила ее таким взглядом, что та предпочла больше не умничать.
Разумеется, может и хуже. Но ведь что око не видит, то ум не разумеет. И потом, надо же где-то есть.
В общем, из окна тянуло съестным, и я поняла, что голодна: утром не стала завтракать, только кофе выпила. На часах было почти двенадцать. Я раздумывала, стоит пойти на обед или сразу отправиться домой, когда ожил мобильный.
С большого экрана улыбалась мама: я сфотографировала ее недавно, в мае, когда приехала к родителям отмечать свой день рождения. Снимок получился удачный: мама стоит в саду, возле цветущей яблони; ее окутывает белое облако, на лицо падает отсвет, который мне почему-то хочется назвать ангельским. Она улыбается своей удивительной улыбкой, какая есть только у нее да у маленькой Даши. В этой улыбке – чистая, открытая миру, незамутненная радость. Без примеси вежливости, лести, пустой придумки или скуки. Ты просто знаешь: этот человек вправду счастлив, оттого и льется из его глаз такой умиротворяющий свет. А еще он неподдельно рад тебе и любит. Просто любит – без оговорок и условий.
Теперь эта улыбка умерла. Ее нет и никогда не будет.
Но тогда, глядя на мамино лицо на экранчике, я этого еще не знала.
Из телефона послышался звук, похожий на хрип. Мне показалось, что это помехи. В Ягодном иногда случаются перебои со связью. Сердце у меня не ёкнуло, в районе солнечного сплетения не похолодело – ничего, о чем обычно пишут в книгах. Никаких тревожных предчувствий, никакого понимания, что случилось несчастье. Или я такая толстокожая, или люди преувеличивают эти вещи. А уж писатели – и подавно.
Я давно заметила, что книжный герой, который кажется читателю наиболее живым и настоящим, никогда не поступает так, как повел бы себя на его месте реальный человек. Обычно люди не бросаются в гущу событий, не подставляют голову под пули, не торопятся с признаниями в любви. Но наблюдать за тем, как мы ведем себя на самом деле, было бы скучно, вот персонажам и приходится изощряться. Это жизненно необходимо, ведь в противном случае читатель закроет книгу и весь книжный мир погибнет.
Отвлекаюсь, рассуждаю обо всякой ерунде… Страшно закреплять кошмар на бумаге: кажется, пока не обернешь случившееся в словесную оболочку, то этого как бы и не было.
– Мамуль, я тебя плохо слышу!
Я старалась говорить громче, чтобы перекричать эфирные помехи. Голос мой был звонким, в нем трепетала улыбка – я радовалась звонку мамы, мне хотелось скорее рассказать ей, что мы сдали номер и учредитель обещал всем премию. Что он доволен мною, моей редакторской работой: тиражи наши растут, сайт собирает все больше посетителей, рекламодатели охотно идут на страницы, ведь Журнал стал популярным. Я рада, но мое счастье никогда не было полным, пока вместе со мной не порадуются мои любимые.
– Алло, мамуль? – Я все еще ничего не понимала, досадуя на сотового оператора.
А потом вдруг услышала вой. Не плач, не стон – именно вой, тоскливый, звериный, низкий. Я заледенела, и вот в этот миг до меня дошло: что-то случилось. Что-то очень, очень плохое.
– Папа? – почти не думая, помимо воли выдохнула то единственное, что пришло в голову. То, что, несмотря на ужас, может считаться логичным, ведь у отца больное сердце, он уже пережил один инфаркт.
В ответ – все то же.
Жанна, Илья и Дашуля в отпуске, на море. А папа – дома, с мамой. В голове каша, круговерть. Сердце? А может, несчастный случай? Авария?
Я не дышала, ничего не соображала в тот момент. Краем глаза видела и не видела, что Ася внимательно смотрит на меня, сдвинув очки на нос.
В трубке раздался мужской голос, в котором я не сразу узнала папин.
– Погибли… – выговорил он медленно, почти по слогам, будто учился разговаривать на иностранном языке.
